— Что стало с тобой? — прошептала она.

— Лучше спроси, что она сделала со мной? — отрезал он.

— Генри не могла этого сделать. Ты хочешь сказать, что это она сделала тебя таким бессердечным человеком? Генри — самая добрая, самая…

— …корыстная женщина на свете.

Белл рассмеялась:

— Генри? Корыстная? Да ты шутишь?

Данфорд вздохнул, понимая, что не совсем справедлив к своей жене.

— Быть может, «корыстная» — не самое подходящее слово. Моя жена… Она… — Данфорд поднял руки вверх, показывая, что сдается. — Генри никогда не сможет полюбить что-нибудь или кого-нибудь так, как она любит Стэннедж-Парк. Это не значит, что она плохой человек, это значит, что она…

— Данфорд, о чем ты говоришь?

Он пожал плечами:

— Известно ли тебе о безответной любви, Белл? Я имею в виду, когда тебе не отвечают взаимностью?

— Генри любит тебя, Данфорд. Я знаю, что говорю.

Он молча покачал головой.

— Да это так очевидно! Мы все знаем, что она любит тебя.

— У меня есть письмо, в котором она утверждает обратное.

— Должно быть, произошла ошибка.

— Не было ошибки, Белл. — Он горько засмеялся. — Кроме той, которую я совершил, когда произнес на венчании: «Да».

Белл заехала к Данфорду через месяц. Он сделал вид, что рад ей, но ничто не могло вывести его из меланхолии. Генри виделась ему повсюду. Он постоянно слышал ее голос. Он страшно тосковал по ней и презирал себя за то, что по-прежнему любит эту женщину.

— Добрый день, Данфорд, — сдержанно поздоровалась Белл, входя к нему в кабинет.

Он поклонился ей.

— Я подумала, тебе будет интересно узнать: два дня назад Эмма благополучно родила сына. Я подумала, что Генри обрадовалась бы, услышав это, — добавила она многозначительно.

Первый раз за этот месяц Данфорд улыбнулся:

— Мальчик? Эшборн мечтал о дочке.

Белл смягчилась:

— Он ворчит, что Эмма всегда добивается своего, но все равно счастлив, как только может быть счастлив молодой отец,

— Так, значит, ребенок здоров?

— Большой розовый карапуз с густыми черными волосами.

— Боюсь, он устроит им веселую жизнь.

— Данфорд, — сказала вкрадчиво Белл, — кто-то должен рассказать об этом Генри. Ей будет приятно узнать.

Он озадаченно смотрел на нее:

— Я напишу ей.

— Нет, — твердо сказала она. — Тебе нужно самому сказать ей об этом. Она будет очень рада и захочет поздравить их с радостным событием.

Данфорд вздохнул. Ему так хотелось увидеть свою жену. Обнять ее, ласкать, вдыхать лимонный запах ее волос. Он закроет ей рот рукой, чтобы не слышать горьких слов, и будет любить, представляя себе, что и она любит его в эти минуты. Он был самолюбив и сознавал это. Именно поэтому Белл и предложила ему удобный повод для поездки в Корнуолл.

Данфорд встал.

— Я сам скажу ей.

Белл вздохнула с большим облегчением.

— Я поеду в Корнуолл. Нужно ей рассказать о новорожденном. — Он попытался оправдать свое решение. — Ведь больше некому рассказать ей об этом? — Он посмотрел на Белл в ожидании подтверждения.

— Конечно, — тут же согласилась она, — если ты не поедешь, она так ничего и не узнает. Ты непременно должен ехать.

— Да-да, — рассеянно пробормотал он. — Непременно. Мне непременно надо увидеть ее. У меня просто нет выбора.

Белл понимающе улыбнулась.

— Данфорд, а ты не хочешь узнать, как назвали ребенка?

— Да, это было бы кстати, — ответил он, обрадовавшись.

— Они назвали его Вильямом. В твою честь.

Генри перекидывала лопатой навоз. Не то чтобы ей нравилось это занятие. Честно говоря, ей оно совсем не нравилось. Она всегда знала, что, управляя Стэннедж-Парком, должна присматривать за всеми сельскохозяйственными работами в поместье. Но ей даже в голову не приходило заниматься такой грязной работой. Но теперь все было по-другому. Физическая работа отвлекала ее от невеселых размышлений. И вечером, ложась в кровать, она чувствовала себя такой уставшей, что сразу же засыпала. Для нее это было настоящим спасением. До того как Генри нашла это средство от бессонницы, ей приходилось часами лежать, уставившись в потолок. Она все смотрела и смотрела в одну точку, но не видела ничего, кроме своей разбитой жизни.

Генри зачерпнула лопатой навоз, не обращая внимания на грязные брызги, запачкавшие ее сапоги. С каким удовольствием она примет ванну! Да, она примет ванну. Ванну… с лавандой. Нет, лучше с розовыми лепестками. От нее будет пахнуть розами. Во время работы Генри всегда старалась думать о чем-нибудь подобном, пытаясь отделаться от воспоминаний о Данфорде.

Закончив работу, она отложила лопату в сторону и медленно побрела к черному ходу. Грязными сапогами она могла запачкать ковер в холле, и тогда слугам пришлось бы отчищать его.

На ступеньках служанка кормила морковкой Рафуса. Генри попросила ее приготовить ванну и, наклонившись, погладила кролика. Затем она толкнула дверь и улыбнулась экономке не в силах приветствовать ее вслух. Та предложила ей яблоко, Генри откусила от него и снова взглянула на экономку. Выражение лица Симпи показалось ей странным, почти сердитым.

— Что-то не так, Симпи? — спросила Генри и снова поднесла яблоко ко рту.

— Он вернулся.

Надкусив яблоко, Генри замерла. Потом медленно вынула яблоко изо рта, оставив на нем следы ровных зубов.

— Ты имеешь в виду моего мужа? — тихо спросила она.

Миссис Симпсон кивнула и дала волю своим чувствам:

— Мне бы следовало высказать все, что я думаю о нем, не заботясь о последствиях. Нужно быть чудовищем, чтобы оставить тебя одну. Он…

Но Генри уже не слышала ее. Ноги сами вынесли ее из кухни, и она побежала по лестнице, не осознавая, куда бежит — от него или к нему. Генри не знала, где он: в кабинете, гостиной или спальне. Она задержала дыхание, надеясь, что не в спальне. Широко открыв дверь, она замерла. Ей никогда особенно не везло.

Данфорд стоял у окна и, как всегда, был необыкновенно хорош собою. Он снял уже свое пальто и сейчас развязывал на шее шарф.

— Генри, — поклонился он ей.

— Ты вернулся, — только и смогла сказать она.

Он пожал плечами.

— Мне… мне нужно принять ванну.

Улыбка чуть коснулась его губ.

— Понимаю. — Он взялся за колокольчик.

— Я уже отдала распоряжение. Слуги сейчас принесут воду.