Это выступление лежало пятном на совести Англии почти пятьдесят лет. Это была не ложь, а попытка замолчать затруднительную ситуацию, в которую попало министерство иностранных дел. Сейчас в официальных кругах это называется «тщательная дозировка правдивой информации». А в те времена, когда Сталин принял на себя главный удар в войне против Гитлера, такой обман можно было понять и простить. Однако преемники Идена, несмотря на смены правительства, и через полвека не раскрыли обмана, хотя вызвавшие его причины давно ушли в небытие.

Английские министры и политики на публике повторяли слова Идена, но в своих личных дневниках писали противоположное. Все они отмечали, что в этом деле слишком много неразрешенных вопросов. Почему все письма родным от поляков, содержавшихся в трех лагерях, перестали приходить в апреле или мае 1940 года? Почему после этого не появился ни один пропавший польский заключенный? Почему записи во всех дневниках, найденных на телах погибших, заканчивались на апреле или мае? Почему Советы так уклончиво и разноречиво отвечали на официальные запросы польских организаций? Все это указывало на то, что все заключенные были расстреляны весной 1940 года, когда Катынь была еще советской территорией. Оуэн О’Малли, посол Великобритании, работавший с польским правительством в изгнании, размышлял в своих записях: «Немцы заняли Смоленск в июле 1941-го, тогда почему же ни один из 10 000, если хоть кто-нибудь был жив в период с конца мая 1940-го до июля 1941-го, не дал о себе знать своей семье?»

Многие члены правительства были потрясены воссозданной им картиной последних минут жизни польских узников: «Если человек сопротивлялся, палачи накидывали ему на голову пальто и завязывали вокруг шеи, потом подводили к краю ямы. У многих из найденных жертв головы были обмотаны верхней одеждой, в которой у основания черепа зияло пулевое отверстие. Но самое страшное зрелище представало перед глазами тех, кто спокойно принимал свою смерть. По краям широкой ямы, плотно — голова к ногам, ноги к голове — как сардины в банке, лежали их товарищи, а в центре могилы тела валялись уже беспорядочно. Прямо по ним, перетаскивая тела с места на место, как мясники на бойне, по колено в крови, шагали их убийцы. Когда все было кончено и сделан последний выстрел, палачи, которых в детстве, видимо, приучали к земледелию, приступили к более невинному занятию — они разровняли землю и высадили елочки, чтобы скрыть место кровавой резни».

Фрэнк Робертс и Денис Аллен, занимавшие тогда средние чиновничьи посты в министерстве иностранных дел, были согласны с О’Малли в том, что в отношении НКВД следует признать «презумпцию виновности». «Все это вызывает тревогу», — писал постоянный секретарь министерства иностранных дел Александр Кадоган. У этого дела был и определенный моральный аспект. Как могли англичане состоять в дружественных отношениях с правительством, способным на такое преступление? Как могла Британия после войны наказывать нацистских военных преступников, если она смотрела сквозь пальцы на зверства Советов? Но все сходились на том, что так и нужно было поступать, чтобы сохранить союз с СССР во время войны. Именно поэтому британское правительство поддерживало советскую версию. Оно лгало своему народу в его же интересах.

В своих записках О'Малли напомнил членам правительства о том, что, потакая лжи, они сами как бы становятся пособниками убийц. Он писал: «Мы были вынуждены намеренно искажать факты, чтобы замять совершенно несвоевременную и импульсивную реакцию поляков, отговорить их от решения гласно расследовать эту жуткую историю. В общем, мы были вынуждены отвлечь внимание от тех вопросов, которые в обычное время требовали бы немедленного выяснения… Волей-неволей мы использовали доброе имя Англии примерно так же, как убийцы рассаживали елочки, чтобы скрыть место преступления…»

Итак, дело положили под сукно до тех пор, пока война не закончилась и Польша не перешла под контроль СССР. На Нюрнбергском процессе Советы попытались обвинить нацистов в катынских убийствах, но без особой настойчивости. Об этом деле старались говорить как можно меньше. Ялтинское соглашение, заключенное в феврале 1945 года, было нарушено Сталиным и его союзниками, что в дальнейшем и послужило почвой для «холодной войны». В 1952 году Комиссия Маддена, созданная палатой представителей американского Конгресса, объявила СССР виновным в этом преступлении. Западные историки единогласно поддержали обвинение. Но английские власти, несмотря на отсутствие веских причин, влияющих на двусторонние отношения с Советским Союзом, все равно отказывались сдвинуться с «нейтральных» позиций, принятых в конце войны. Намек Идена на возможную ответственность Германии за катынское преступление, высказанный в 1943 году, так и остался последним словом.

Примером крайне осторожного подхода английского МИДа к дебатам вокруг Катыни в палате лордов может служить обсуждение 17 июня 1971 года, когда лорд Абердир заявил: «Правительства не вольны оглашать не до конца оформившиеся взгляды, предположения или подозрения». У британского правительства, сказал он, «нет определенной точки зрения по этому вопросу». Оно не занималось расследованием убийств в Катыни, а Нюрнбергский процесс не вынес заключения по этому делу. Правительство Польши, «чье желание следует уважать», считает дело закрытым. И в данное время официальное заявление с британской стороны «будет равносильно вскрытию старых ран и приведет лишь к разладу и враждебности». Подобное заявление английского министра, безусловно спланированное министерством иностранных дел, вызвало волну негодования среди поляков, проживающих как на родине, так и за рубежом. В Катыни было совершено преступление, не только лишившее Польшу нескольких тысяч ее лучших сыновей, но и нанесшее ей оскорбление как со стороны Востока, так и со стороны Запада. Польша была потерпевшей стороной, и ее же обвинили в соучастии. Жертва превратилась в подсудимого. Это преступление стало камнем преткновения между советским и польским правительством в изгнании, и в результате Москва насадила в Польше альтернативный режим: коммунисты, находившиеся на советской территории, заменили правительство Польши, оставшееся в Лондоне, и весной 1945 года стали законной польской властью.

Мысль английского министра лорда Абердира о том, что следует уважать мнение польского коммунистического правительства о событиях в Катыни, высказанная в 1971 году, была абсурдной. Польша была обязана поддерживать советскую версию. Столь же нелепо звучало заявление о том, что Великобритания не имеет своей четкой позиции. В 1943 году Антони Иден твердо стоял на стороне СССР. Разделял ли это мнение его преемник? В 1943 году, по мнению британского посла, доброе имя Англии использовали для сокрытия катынского преступления. А как обстояло дело теперь? Горе поляков от потери друзей и соратников, боль, нанесенная им предательством союзников, не становились слабее от уклончивых ответов английских министров. В 1943 году Кадоган, Робертс и другие политические деятели писали в своих