— Он не скульптор.

— Кто же он в таком случае?

— Чеканщик.

— А Джакометти[255]?

— Так, тутти-фрутти!

— А Пикассо?

— Маляр! Не умеет вовремя остановиться.

Мне захотелось вернуть разговор к Дамаску. Узнать, был ли он в Ливане.

В Ливане он был.

— А в Мекке?

— Да! И в Медине тоже. И в Адене, и Аддис-Абебе. Хотите спросить, где я еще бывал!

Тут нас прервал мой приятель Финк, попросивший огоньку. Взгляд, который он бросил на меня, говорил: долго ты еще собираешься продолжать эту игру? Он обернулся к мистеру Всезнайке и предложил ему сигарету.

— Не сейчас! — отказался тот, подняв ладони и недовольно поморщившись. — Когда обсохну, я сам попрошу у вас сигарету. Лучше подождать.

Я слышал, как Финк пробормотал, удаляясь: «Пошел ты!» Тем временем, возможно, отвечая на мой последний вопрос, его милость принялся ораторствовать. Я пропустил первые фразы. Включился, когда он говорил:

— ...у них нет магазинов, нет торговцев, нечего покупать, нечего продавать. Все, что хочешь, — берешь бесплатно. Все, что выращиваешь, выносишь на площадь и оставляешь там. Если желаешь фруктов, можешь рвать прямо с ветки. Сколько душе угодно. Но карманы набивать нельзя...

Где это, черт побери? недоумевал я, однако не пытался остановить этот фонтан.

— Туда мало кого пускают. На границе меня остановили. Отобрали паспорт. Пока их не было, я нарисовал портрет человека, которого хотел увидеть. Когда они вернулись, я протянул им этот портрет. Они увидели, что он очень похож. «Ты хороший человек, — сказали они. — Мы верим, что ты не собираешься никого грабить». Так они пропустили меня. Мне не нужно было иметь с собой ни цента. Чего бы я ни попросил, мне все давали даром. Большую часть времени я жил во дворце. Мог бы иметь и женщин, если бы захотел. Но о таких вещах не просят...

Тут я не выдержал и спросил, о чем он рассказывает:

— Что это за страна?

— Я говорил вам: Аравия!

— Аравия!

— Да. А кто был тот мой друг?

— Откуда мне знать?

— Король Сауд. — Он помолчал, чтобы до меня как следует дошло. — Богатейший человек в мире. Ежегодно продает Америке пятьсот миллионов баррелей нефти. Англии — двести миллионов. Франции — сто пятьдесят. Бельгии — семьдесят пять. Продает. Он не доставляет ее. Они забирают сами. Все, что он просит, — его губы тронула легкая улыбка, — это доллар за баррель.

— Вы имеете в виду, они привозят бочки с собой?

— Нет, он качает нефть. Бочки бесплатные. Он берет только за нефть. Доллар за баррель. Не больше. Но и не меньше. Это его профит.

Мой приятель Финк снова поднялся к нам. Он уже начал нервничать. Подойдя, он оттащил меня в сторону.

— Сколько ты еще можешь это выдерживать?

Наш друг быстро ретировался, плюхнувшись в воду. Мы собрали вещи и приготовились уходить. Внизу под нами на гладкой поверхности моря появилась голова выдры. Мы на секунду задержались, чтобы посмотреть, как она кувыркается.

— Послушайте! — крикнул наш каучуковый друг.

Мы обернулись.

— Освежите свой немецкий!

— Зачем?

— Потому что вы должны знать несколько языков. Особенно немецкий.

— Но я знаю немецкий.

— Тогда займитесь арабским. Легкий язык.

— А как насчет хинди?

— Да, и хинди... и тамильским.

— Санскритом не надо?

— Нет, на нем больше никто не говорит. Только в Тибете.

Он помолчал, плещась, словно морж, потом крикнул:

— Помните, о чем я вам говорил: больше внимания в статье уделяйте символизму!

— Постараюсь! — пообещал я. — А еще надо верить в Создателя, не так ли?

Я ждал, что он скажет в ответ что-нибудь резкое, но он промолчал, сосредоточенно намыливая пальцы на ногах.

Я гаркнул что было мочи.

Он поднял глаза, приложил ладонь к уху, будто присушивался к шепоту.

— А теперь улыбнитесь мне! — сказал я.

Его губы растянулись.

— Нет, не так. Улыбнитесь, как улыбались до этого. Повращайте глазами. Покачайте головой, поцокайте. Ну, давайте, улыбнитесь прежде, чем мы уйдем.

К моему удивлению, он сделал так, как я просил.

— Отлично! — сказал я. — Теперь я думаю, может, вы и вправду индус. У меня было много друзей индусов — в Нью-Йорке. Все — отличные ребята. Малость со странностями, кое-кто... Слыхали когда-нибудь о Мазумдаре?

— Как?

— Мазумдар. Гаридас Мазумдар. Он был гением.

— Повторите, как его имя?

— Гаридас.

— Это не индусское имя!

— Нет? М-м, и не чешское. Пусть он будет болгарином.

Мы помолчали.

— Кстати, — заметил я, — вы так и не назвали мне свое имя.

— Это не имеет значения, — ответил он. — Никто не знает, кто я. Я называюсь разными именами, какими нравится, это доставляет мне удовольствие.

— Отличная идея. Просто отличная. Завтра возьму себе имя Хануман[256]. Слышали когда-нибудь такое? Завтра буду зваться Шри Хануманом... вырежу дырку в штанах, чтобы можно было помахивать хвостом, если придет такая охота. Я хочу, чтобы вы запомнили сегодняшний день! Теперь-то вы понимаете?

Он погрузился с головой в воду, словно не желая дольше слушать.

— Пошли, Боб, — сказал я. — Хочу отправить бочку нефти принцу Монако.

Когда мы проходили мимо, он высунул голову из воды, поднял указательный палец и с важностью обезьяны изрек:

— Не забудьте поехать в Индию. Даю вам семь лет на то, чтобы решиться. Если за это время не поедете, то уже не поедете никогда.

С этим решительным приговором мы покинули сцену.

«Если не знаешь, куда идешь, годится любая дорога»[257].