Теперь уже Альрик взял Кахину за руку. Так осторожно, как только позволяли его мышцы моряка, он отвел ее от края к северной стороне башни.

Едва они свернули за угол, как почувствовали порыв ветра. Кахина развязала ленты на своих волосах, и они, взволновавшись на ветру, упали на лицо Альрика, переплетаясь с его волосами.

— Этезийские ветры. — Этот шепот Кахины Альрик услышал даже сквозь шум ветра. — Они любят эту пустыню.

А еще под ними лежало море, так же освещенное луной, как и пустыня, и так же простиравшееся до горизонта. Только его «холмы», «долины» и «ущелья» находились в постоянном движении. Альрик повернул голову. На этой стороне — океан из песка, терпеливо пропускающего через себя течение времени. А на той — наоборот, море в своем вечном движении боролось против времени. Чей же принцип сильнее? Этот вопрос поверг Альрика в глубокое раздумье.

— А ты, я смотрю, никогда ни с кем не делишься своими мыслями? — произнесла Кахина.

Альрик повернулся к ней. Несмотря на разницу в росте, все же из них двоих она была выше по положению.

— Но не словами, — сказал Альрик.

Он провел рукой по ее шелковистой коже и, как никогда раньше, почувствовал огромное желание, чтобы к нему вернулись недостающие пальцы.

Бербер встал перед своей женой, защищая ее. Обеими руками он держал какой-то до смешного маленький кинжал. Увидев этот выпад, Якуб только хмыкнул. Без стрел и луков жители пустыни были беспомощны, словно гусеницы в муравейнике, полном голодных муравьев. Поэтому он даже не стал выманивать берберов на открытую битву в пустыне, а решил пробиться внутрь их укрытия в пещере. Правда, при попытке взобраться на скалу погибло немало его людей, но Якуб учел и это: любой камень, каким бы твердым он ни был, уступит постоянному давлению воды.

Люди пустыни сопротивлялись отчаянно. Появление Бонуса уже было сигналом тревоги для них. Но вместо того чтобы сразу же отступить, они предпочли спрятаться внутри скалы, и это было их смертельной ошибкой. Теперь вокруг укрытия амазигов образовался круг, состоявший из сотни трупов. Песок пил кровь, пустынные животные нажрались доcыта, Якуб же, человек без отца, стоя прямо в сердце укрытия берберов, лишь хладнокровно подсчитывал удары, наносимые своим войском, да жертвы противника.

Пол пещеры был укрыт телами и обрубками тел. Стоны и крики раненых эхом отражались от стен, а скала блестела от брызг пролитой крови. Старая берберка с лицом, коричневым и сморщенным, словно грецкий орех, встала между молодой парой и острием сабли Якуба. И он убил ее двумя ударами. А затем подобрался к молодому человеку. Кинжал в руке бербера дрожал, Якуб ожидал, что он вот-вот упадет на пол. За его спиной стояла красивая женщина. Ее лицо, искаженное ужасом, сохранило следы почти поблекших красноватых орнаментов. Якуб решил, что лично проверит, обладает ли она нужными качествами, чтобы служить для удовольствия халифа, — если, конечно, Божественный когда-нибудь войдет в этот затхлый город Александрию.

С отчаянием в голосе бербер что-то кричал обращенному в мусульманство еврею. После первого взмаха сабли Якуба руки вместе с кинжалом упали на землю, после второго за ними последовало и тело мужчины. Красноватый орнамент на лице его жены был забрызган кровью.

— Якуб, господин! — донесся до Якуба голос одного из его людей. Этот человек держался на безопасном расстоянии — как каждый воин, он знал, что приближение к бойцу во время битвы может оказаться смертельным, даже если тот на твоей стороне. — Большинство берберов мертвы! — крикнул араб. Его одежда свисала клочьями, из многочисленных мелких ран сочилась кровь. — Нам удалось взять в плен примерно дюжину, большинство сражались до самой смерти.

Дюжина? Так мало? Якуб рассчитывал войти в Александрию примерно с сотней пленных.

— А что с детьми? — вспомнил он. — Вы их нашли?

Араб отрицательно покачал головой.

— Должно быть, спрятаны в одной из этих пещер, — размышлял вслух Якуб, — вряд ли берберы вывели бы свое отродье в пустыню. Продолжать поиски! Но сначала согнать вместе всех пленных. Коль уж их так мало, я хочу каждого привести в Александрию живым. «Там они должны умереть такой смертью, — добавил он про себя, — которая навеки впишет огнем мое имя в историю этого города. Аллах будет мною доволен!»

Риво Альто, сарай с верфью «Эстреллы»

— Но куда? Куда они могли сбежать? — закричал Элиас срывающимся голосом, и чайки на маленьком острове разлетелись. — Конечно, на юг. Норманн поплывет вслед за своим отцом, — поразмыслив, решил он.

Рустико беспомощно топтался в грязи перед пустым сараем, его длинная тень обгоняла его. Он был в отчаянии: они в конце концов обнаружили место, где прятались дочка дожа и варвар, но появились здесь слишком поздно! Корабль, который тайно строила Мательда, исчез, и сарай стал похож на пасть выброшенного на берег кита. У любого солевара хватит ума сообразить, что дочь Джустиниано уже давно на корабле в море.

— Если она утонет, то задуманное в нашей семье не состоится, — задрожал голос Рустико. — А если этот Бьор доберется до своего отца, у того не останется ни одной веской причины везти мощи святого Марка в Риво Альто.

Грязь под ногами Рустико издавала чавкающие звуки, похожие на смех, — ему казалось, что даже она смеялась над ним.

— И моего брата, думаю, мы тоже больше никогда не увидим, — продолжал он размышлять вслух. «Хотя, — мысленно добавил он, — уж это было бы самой меньшей из бед». — У нас только один выход — ты должен последовать за ними, племянник.

Элиас уставился на своего дядю, не веря своим ушам. Словно ища помощи у высших сил, он поднял руки к небу и возвел очи горе´.

— Еще до того, как солнце достигнет зенита. — Рустико говорил, не обращая внимания на реакцию племянника. И вдруг остановился, глядя, как его ноги медленно погружаются в ил. — Возьми самый быстрый из наших дромонов! Конечно, по сравнению с кораблем северных людей он ползет по воде, как улитка, но с кораблем, возникшим из девичьей фантазии, посоревноваться сможет. Если пройдешь под парусом всю ночь, то утром догонишь их.

— Но если мне это удастся, смогу ли я тогда поступить с Мательдой так, как мне захочется? — Эти слова сорвались с языка Элиаса, словно вырвались на волю. Он жаждал тела Мательды так, как десять петухов, резво разгребающих навоз в поисках одного-единственного пшеничного зерна.

— Самое главное, чтобы ты вернул ее домой живой, — заметил дядя. — А в любом позоре, который случится с ней в море, мы обвиним ее звероподобного похитителя.

— А что делать с ним, с Бьором? — выжидающе спросил Элиас.

— А что может случиться с норманном? Выбрось его в море, только предварительно убедись, что все его конечности переломаны, чтобы он не доплыл до нас.

— Но ты ведь провела всю свою жизнь в городе, который плавает на воде! — вырвалось у Бьора. — А сама так и не научилась плавать?