– Будь осторожен, – усмехнулась Галка. – Те, кто слышит странные запахи, плохо заканчивают.

– Это как?

– Это так. Это, милый друг, верный признак.

– Чего верный признак?

Галка постучала себя пальцем по лбу:

– Подростковая шизофрения. Ничего, не расстраивайся особо, иногда это само проходит.

Я снова понюхал воздух. Да, холодную черёмуховую волну унесло, но след её ещё висел в воздухе, во всяком случае мне так казалось. Может, действительно казалось.

– А иногда и не проходит, – сказала Галка.

Мы разметили кольями место на берегу реки, хотя я не очень понимал зачем. Но Галка была последовательна. Она сфотографировала колышки и начертила в блокноте какую-то схему со стрелками. Колышки были обозначены флажками, а стрелки вели в глубину леса. Я терпеливо перетерпел всё это безумие. В конце концов, нам тут три недели сидеть.

– Ты скучный тип, – сказала Галка. – Кажется, ты хочешь на экономический поступать?

– Я ещё не знаю, – ответил я. – А ты?

– Я? Я тоже ещё не знаю. Но не на экономический, это точно, может, на филологический.

Галка подошла к сосне, подпрыгнула и повисла на руках, ухватившись за низкую ветку.

– Тебе бухгалтером пойдёт, – продолжала Галка. – Ты зануда, лентяй и слизень, будешь денежки считать…

Я в очередной раз не стал с ней спорить. А потом, денежки считать не так уж и плохо.

– А ты что, училкой будешь? – спросил я. – Русский и литература? Или физкультура ещё?

– Русский и литература – это наше всё, – ответила Галка. – А ты что, литературу не любишь?

– Нет, люблю. Но математику больше.

– «Математику больше», – передразнила Галка. – Эх ты, космополит безродный, нет у тебя корней.

Интересно, она долго сможет так провисеть? Сильные какие пальцы. Да ещё не просто так висит, а с рюкзаком. Может, мне тоже начать руки тренировать? Мало ли когда пригодится. Уметь висеть на руках выгодное достоинство.

– С нашей семьёй вообще всё очень интересно. – Галка продолжала висеть, укрепляла запястья. – У нашей семьи тоже нет никаких корней, так что ты тут не исключение. Я не поленилась, написала в областные архивы, и выяснилось, что у нас отсутствуют всякие предки. То есть неизвестно, откуда приехал наш прадед и откуда приехала наша прабабушка, а дедушка и бабушка не помнят.

– После войны многие потерялись, – заметил я. – Так что это ничего не значит.

– Верно, – согласилась Галка. – Это ничего не значит, но как-то обидно. Сейчас ведь модно искать свои корни, вот я стала искать – и не нашла.

Галка спрыгнула, отряхнула руки, а я отметил, что на ладонях у неё мозоли. Видимо, на самом деле тренируется на турнике.

– Именно поэтому я стала расспрашивать об истории нашей семьи подробнее: интересно ведь – а вдруг я какая правнучка Кутузова, всё бывает. Стала расспрашивать, и отец разболтал мне про Полю. А потом я стала уже копать по-настоящему, и…

Галка стянула рюкзак, достала из него папку, довольно толстенькую, кстати. А то, что она стала копать, я не удивился, Галка любит всевозможные тайны, если почувствует тайну, так вцепится, что уже не отпустит. У Галки по части любопытства мощные челюсти, как у гиены: раз вцепится, уже не отпустит, выгрызет до крошки.

– Я тут изложила всё, что удалось разузнать. – Галка приложила папку ко лбу.

Я протянул руку, Галка вручила папку – не сразу, покривлялась немного.

– Всё, что я смогла найти не выходя из дома, – уточнила она. – Интернет – великая вещь, рано или поздно он погубит мир. А ещё всех родственников обзвонила, всем мозги вынесла, четыре раза меня посылали в самые дальние дали. Но результат был. Так что здесь в основном всё. Включая версии.

– Какие ещё версии?

– Рабочие. У нашего прадеда имелась всего одна версия, а я придумала минимум пять. Почитай, это интересно.

Я начал читать.

Ничего чтение, действительно интересно, у Галки имелся определённый талант, она вообще оказалась талантливой, мне бы никогда не пришло в голову раскапывать старинные секреты, меня больше будущее интересует.

Я рассказываю не совсем так, как было написано у Галки, немного всё-таки своими словами, потому что у неё было множество красивостей, описаний природы и внешности людей – если она, к примеру, описывала человека, то всегда рассказывала, какого цвета у него глаза и какой длины волосы.

Про глаза и волосы я опускал, про чудесные краски рассвета тоже.

Значит, так.

В начале июля тысяча девятьсот семидесятого года наш прадед отправился на рыбалку со своими детьми. Обычно он брал только старшего – соответственно, нашего дедушку, потому что ему надо было учиться ловить рыбу, но в этот раз наша прабабушка отправилась в район, так что прадедушка прихватил с собой и дочку. Полину. То есть нашу бабушку.

Прадед ловил только донками, так что он садился на одно и то же место, закидывал в реку три лески и подтаскивал рыбу. В тот день клёва не было совершенно, прадед предположил, что это из-за давления, рыба ушла в ямы и стояла в одуревшем состоянии, поэтому он не настаивал, чтобы дед сидел рядом с ним, отпустил его погулять по берегу.

Полина взяла с собой корзинку. Ни черника, ни брусника пока ещё не созрели, но кое-где по опушкам встречалась земляника, наверное, её Поля и собиралась поначалу набрать.

Место было спокойное и безопасное. Лес чистый, редкий и прозрачный, настоящий олений бор. Обрыв к воде пологий и песчаный. Козья Речка впадала в реку примерно в трёхстах метрах вверх по течению. Ничего угрожающего. Абсолютно ничего.

Дмитрий, так звали нашего деда, сидел на краю обрыва над берегом, Поля бродила за его спиной. Дмитрий точно знал, что она там бродила, потому что Поля пела песенку.

Она пела песенку и собирала шишки в корзинку, иногда кидала шишки в спину своего брата. Иногда в лесной чаще заводился дятел, он начинал выдавать длинные трели, точно это был не дятел, а соловей.

Этот дятел смешил Полю, и она по ходу меняла слова в своей песенке и пела уже про дятла, у которого застрял язык в дереве и он не может его выковырнуть.

Потом песенка прекратилась. Дима сразу не обернулся, подумал, что Поля хочет поиграть в пряталки. И он не оборачивался, специально, нарочно, чтобы её подразнить, он думал, что она потихоньку подкрадывается к нему на цыпочках, чтобы напугать.

Но Поля не подошла, и тогда Дима обернулся.

Он увидел только лес. Лес – и всё. Пустой, светлый, равнодушный.

Дима усмехнулся и решил подождать ещё.

Это было ошибкой. Очень дорогой ошибкой, если бы Дима знал, насколько дорогой!