class="p1">В отличие от среды, между моих ног болит, что обещает, что это будет не последний раз, когда он окажется в моей постели.

Прошлая ночь… Боже. Прошлой ночью было так много всего. Я не только сделала свою первую татуировку, но и мы с Джесси наконец-то снова были вместе. Совершенно буквально. И я сказала ему, что тоже люблю его. Три простых, но сложных слова, которые жили в моем сердце годами. И теперь он знает. И благодаря этому мой мир стал более счастливым и довольным.

— Ммм, который час? — бормочет Джесси, уткнувшись половиной лица в подушку.

— Пять тридцать.

— Черт, я сказал Амелии, что буду дома к семи.

— Детка, это через полтора часа, а ты живешь в пяти минутах ходьбы.

— Да, но у нас еще не было утреннего секса, — говорит он, сонно поднимаясь с кровати и поворачиваясь ко мне, его массивные руки и грудь напряжены.

— Ты только что проснулся.

А мы легли спать всего три часа назад. После еще двух раундов и еще одного душа.

— Вот и я о том же. Время идет. Сядь мне на лицо.

О, Боже мой. Это моя судьба? Секс в каждый момент бодрствования? Не то чтобы я жаловалась, потому что, повторюсь, мой мужчина разносторонне одарен.

— Ты ненасытный, — смеюсь я, но его лицо становится серьезным.

— У тебя с этим проблемы?

— Нет, я просто говорю…

Он набрасывается на меня так быстро, что хорошо, что под моей головой подушка, иначе я могла бы получить ушиб головы.

— Что ты сказала? — дразнит он, поставив локти по обе стороны от моей головы, нависая надо мной, такой внушительный и просто чертовски горячий.

— Я… я не помню.

Злая ухмылка пробегает по его красивому лицу.

— Хорошо. Теперь посмотрим, смогу ли я заставить тебя забыть и свое имя.

Джесси начинает с моих губ и добирается до уха и шеи, оставляя за собой влажный след. К тому времени, когда он заканчивает терзать мою грудь, спираль возбуждения, проходящая между моими сосками и центром ног, натянута так туго, что один удар, вероятно, приведет меня в чувство, как провод под напряжением. Но когда тот приближается к моим ребрам, пожирая языком каждый сантиметр моей обнаженной кожи, то внезапно пробуждается паника.

Прошлой ночью это не было проблемой. Я была либо одета, либо темно. Даже в ту ночь, когда Джетт поймал нас, я была в шортах. Но сейчас, при свете дня…

— С дороги, женщина, — бормочет он, пытаясь оттолкнуть мои руки от живота, чтобы продолжить спуск. — У меня здесь внизу важная работа.

— Всегда можно забежать вперед в своем путешествии. Я бы не стал жаловаться.

— Ммм, но ты как изысканное вино. Я хочу глотнуть и насладиться каждым кусочком тебя.

Он убирает одну руку и проводит языком по моему пупку, заставляя меня вздрогнуть.

— Ты можешь просто… просто не…? — хриплю я, хотя знаю, что мой страх глуп. Я доверяю Джесси больше, чем когда-либо доверяла кому-либо. Более того, он заставлял меня всегда чувствовать себя красивой. Просто… Лейн…

— В чем дело? Что я делаю не так? — Он садится и откидывается на пятки между моих ног. Джесси бессовестно обнажен, твердый и гордый, и из его положения, без сомнения, он может видеть каждую розовую часть моего тела.

Кроме одной.

— У тебя есть растяжки, которые ты не хочешь, чтобы я видел, детка? — Его голос теперь мягче, а рука, лежащая на моем колене, такая же нежная. — Не уверен, заметила ли ты, но у меня они тоже есть. — Он поднимает руку и показывает на полоски между бицепсом и грудью.

Жест милый. Очень, очень милый. Но…

— Твой шрам от кесарева сечения, да? — Он понимающе кивает, и весь воздух в моих легких вырывается наружу в неровном всхлипе и выдохе. — Почему ты вообще хотела скрыть это от меня?

— Он не зажил правильно, — шепчу я, все еще сжимая рукой низ живота. — Он отвратителен.

— Кто тебе это сказал? — ворчит он.

— Я вижу это каждый раз, когда смотрю в зеркало. — Он неровный и рваный, с одной стороны толстый, розовый, похожий на жевательную резинку, а с другой стороны мой живот впалый. Доктор сказал, что я сделала слишком много. Что все зажило бы лучше, если бы я слушалась и не напрягалась, как должна была. Но это было трудно, когда у меня был новорожденный, о котором нужно было заботиться, и партнер, который, оглядываясь назад, не был партнером вообще.

Джесси наклоняется ко мне, убирая волосы с моего лица.

— Наш сын появился из этого шрама, Хейден. Ребенок, которого мы создали. У него могли быть фиолетовые волосы и зубы, и я бы все равно думал, что это самый красивый гребаный шрам в мире.

Тихий смех застревает у меня в горле, когда он смахивает большим пальцем глупую слезу.

— Я собираюсь сказать тебе кое-что и полностью осознаю, что это заставит меня звучать, как гад и жалкая киска одновременно.

Смиренные глаза долго изучают мои, прежде чем он продолжает.

— Ты — моя ходячая, говорящая фантазия, воплощенная в жизнь. Самая сексуальная женщина, на которую я когда-либо смотрел. Но когда ты была беременна? Черт возьми, детка. Ты даже не представляешь, насколько ты была сексуальна. Я нечасто видел тебя, но у меня был один из этих трекеров беременности на моем телефоне, чтобы я мог следить за тем, как растет Джетт и все такое. А поскольку эти штуки предназначены для женщин, там были еженедельные обновления о том, как меняется и твое тело. Я видел тебя только раз в шесть недель или около того, на приемах, куда ты меня приглашала, но точно знал, как ты выглядишь в моей голове каждый чертов день. Я представлял, как растет твой живот, как меняются твоя грудь… твои соски… твою мать. — Он вздрагивает, и я сдерживаю улыбку. — А потом наконец-то видел тебя, и ты всегда была чертовски красивее, чем я предполагал. Твоя кожа была идеальной, волосы стали гуще, а изгибы… — стонет он и дергает подбородком в сторону, опуская ресницы. — Я регулярно дрочил, думая о том, что ты беременна. Это была гребаная навязчивая идея.

— Правда?

Он поднимает два пальца.

— Честное скаутское. Я израсходовал четыре бутылки лосьона за столько же месяцев. Но потом до меня начало доходить…

— Что ты имеешь в виду?

Его челюсть напрягается, а кадык ходит вверх-вниз, когда он сглатывает.

— Знаешь, я так и не смог потрогать твой живот или почувствовать, как он шевелится.

— Что? — Конечно, он делал это. Верно? Джесси был по крайней