Но в этом моменте Хокинс ничего не упустил. Стоит немного поразмыслить, неясность исчезает. Сильвер не просто переговорщик, он еще и разведчик, попасть внутрь блокгауза ему жизненно важно.

Накануне, обстреливая крепость из пушки, Израэль Хендс сумел-таки однажды накрыть сруб прямым попаданием. «Одно ядро пробило у нас крышу и пол», – свидетельствует доктор.

Сильвер должен был оставить наблюдателя, следящего за обстрелом издалека, например с вершины сосны. Глупо тратить в больших количествах боеприпасы и совершенно не интересоваться результатами канонады. Про ядро, угодившее в блокгауз, Долговязый Джон знал.

Удачное попадание вполне могло уменьшить гарнизон на два-три человека. А это дает совсем другой баланс сил, осажденные после таких потерь обороняться толком не смогут и можно прессовать их на переговорах, как душе угодно.

И Сильвер, отложив в сторону гордость, жалобно просится внутрь. Вдруг там пара убитых и тяжелораненый?

Но капитан Долговязого Джона внутрь не пустил, да еще и уселся в дверях, перекрыв проем. Либо Смоллетт вспомнил про угодившее в сруб ядро, либо проявил осторожность на всякий случай.

Сильвер в блокгауз не попал и остался в неведении. На самом деле все целы и невредимы, но главарь мятежников мог о том лишь догадываться.

Одноногий продолжает свои попытки. Он видит Джима и доктора Ливси, тоже подошедших к двери и остановившихся за спиной у капитана. Теперь дверной проем полностью перекрыт, кто еще есть внутри, не разглядеть. Сильвер забрасывает удочку: «Да вы тут все в сборе, словно счастливое семейство, если разрешите так выразиться…»

Ливси и капитан – твердые орешки, но юный Хокинс мог бы и сорваться в ответ на такой пассаж, если бы в блокгаузе и в самом деле оказались убитые ядром.

Опять не выгорело. Хокинс не сорвался и ни в чем пиратов не обвинил.

И тогда Сильвер совершил ошибку… Невольную, вызванную недостатком информации. Поведал о партизанской вылазке Бена Ганна, об убитом в результате пирате. Сильвера можно понять: будь он хоть трижды предусмотрителен, но такое: наличие на острове робинзонящего экс-пирата, готового немедленно обратить оружие против былых коллег, – не предугадать никому. Разве что Ванга-провидица смогла бы предусмотреть подобный вариант.

Сильвер хотел лишь заявить: дисциплину мы подтянем, больше у вас такого не получится. Но попутно дал доктору и Джиму бесценную информацию: Бен Ганн и в самом деле готов им помогать, и уже помог самым реальным и действенным способом; а вечно пьяные мятежники по ночам беззащитны: караулы не помогут, если назначать в них натрескавшихся рому матросов. Все равно задрыхнут.

Капитан Смоллетт не понял ничего. «Все, что говорил Сильвер, было для капитана загадкой», – пишет Хокинс, тем самым подтверждая: мы правильно восстановили события, о Бене Ганне узнали далеко не все осажденные. Иначе капитан тут же сообразил бы, кто заявился под утро в лагерь пиратов.

Затем Сильвер был вынужден озвучить свой вариант: карта в обмен на жизнь, – вслепую, без необходимой предварительной информации. Потому что предлагать такое можно исключительно людям, которых держишь за горло. С чего бы осажденным соглашаться? Пираты не ворвались в блокгауз и не взяли их на прицел. Крепость по меньшей мере нивелирует преимущество врага в численности, припасы пока имеются, есть возможность и желание защищаться…

Нет никаких резонов соглашаться на предложение Сильвера.

Они, резоны, появились бы, если бы ядро Хендса и в самом деле ополовинило гарнизон. Но Сильверу и здесь не повезло. Подарок, полученный накануне от Ливси, исчерпал лимит везения пиратского капитана, Остров Сокровищ надолго стал для Сильвера Островом Невезения.

Далее следует крайне примечательный обмен репликами. Приведем его полностью, он того стоит.

«– Нам нужна ваша карта, вот и все, а лично вам я не желаю ни малейшего зла…

– Перестаньте, любезный, – перебил его капитан, – не на такого напали. Нам в точности известно, каковы были ваши намерения. Но это нас нисколько не тревожит, потому что руки у вас оказались коротки.

Капитан спокойно взглянул на него и стал набивать свою трубку.

– Если Эйб Грей… – начал Сильвер.

– Стоп! – закричал мистер Смоллетт. – Грей ничего мне не говорил, и я ни о чем его не спрашивал. Скажу больше: я с удовольствием взорвал бы на воздух и вас, и его, и весь этот дьявольский остров! Ясно, милейший?

Эта гневная вспышка, видимо, успокоила Сильвера. Он уже начал было сердиться, но теперь сдержался».

В диалоге зияет громадная лакуна. Ну никак не объясняют сказанные слова изменение настроения, причем у обоих собеседников.

С чего так взвился капитан Смоллетт? Только что держал себя с ледяным спокойствием, трубку набивал… И вдруг взвивается, словно осой укушенный, кричит, слюной брызжет, остров взорвать грозится… Что случилось? Что за всплеск беспричинной ярости?

Да и Сильвер демонстрирует нетипичную реакцию. Начал было сердиться, и вспышка капитана по идее должна бы еще больше разозлить пирата… Ан нет, она его успокаивает.

Надо признать, что многоточие после слов Сильвера «Если Эйб Грей…» скрывает нечто большее, чем одну недосказанную фразу. Долговязый Джон ее произнес-таки, и еще несколько фраз добавил.

Но в окончательный вариант мемуара слова Сильвера не попали, и есть основания предположить, что вымарал их Ливси-редактор.

Что же столь провокационное изрек одноногий?

Вызвать ярость капитана он мог самым простым способом: изложить свое видение вчерашних событий.

Если Эйб Грей, мог сказать Сильвер, наплел вам небылиц о том, как мы кровожадно собирались перерезать вам глотки, – то это всего лишь слова одного человека, сэр, никакими делами не подтвержденные. А у меня есть полтора десятка свидетелей, готовых рассказать любому суду, хоть под присягой, хоть под пытками, о ваших поступках, сэр. Что с ними ни делай, они будут твердить одно и тоже: вы покинули корабль, вы дезертировали, вы первыми начали стрелять в безоружных матросов и разбивать им головы во время сна. Если ваших людей допросить поодиночке – что расскажут они? Наверняка ведь, сэр, даже если сговорятся, будут противоречить друг другу в деталях и подробностях… Пушка Хендса? А при чем тут он? Старина Хендс истосковался по любимому делу, и не будем винить его за маленький салют, устроенный в честь прибытия на остров. Или он случайно зацепил кого-то из ваших? Не верю, сэр, чтобы такой опытный канонир… При всем моем уважении, капитан, – извольте предъявить трупы.

Вот что сказал Сильвер. Форма могла быть иной, но содержание сомнений не вызывает.

Удар пришелся не в бровь, а в глаз. Сильвер сказал правду, крайне неприятную для капитана: если дело угодит в суд, придется отвечать за неспровоцированное убийство матросов.

Капитан кричит и грозит взорвать остров лишь потому, что возразить ему нечего.