— Я случайно оказался на Центральном вокзале. Увидел свет в твоем офисе. Подумал, что надо тебя забрать. Хотел позвонить, но тут свет погас. Поэтому я подумал, что ты пойдешь в паркинг. Тут твоя машина выехала, а сзади сидел этот тип. Я решил, что тут что-то нечисто, и поехал следом.

— Ты всю дорогу ехал за нами?

— Точно.

— Ты три часа просидел в гараже и наблюдал. И ничего не сделал.

— Я же все видел только сзади. Думал, у него оружие. А у меня с собой была только бейсбольная бита в багажнике. Я ее вытащил и ждал благоприятного момента. А потом, когда ты начала кричать, я понял, что больше ждать нельзя. Прыгнул на багажник и как сумасшедший стал бить по заднему стеклу. Хорошо, что в ваших служебных машинах не бронированные стекла…

— А вызвать полицию тебе не пришло в голову? Никогда бы не пришло.

— Ищеек? Ты с ума сошла! — Он прижал ее к себе. Ее волосы все были в осколках стекла.

Тип, сидевший сзади нее, выглядел неважно. По крайней мере, он надолго выбыл из строя.

Антон знал, что остальное лучше предоставить полиции. Естественно, он считал свое присутствие здесь нежелательным. Пусть Мона все уладит.

Он поцеловал ее в лоб, туда, где не было крови.

— Разберешься?

— Дай мне мобилку. Она в сумке на заднем сиденье. Можешь включить? О’кей, а теперь набери номер…

— Ты себя нормально чувствуешь? Мы можем проверить это все позже. — Фишер. Еще никогда он не был так мил.

— Я в порядке. Не нужно в больницу. Ничего у меня не болит.

— У нее шок, — сказал Фишеру один из санитаров. — Вы только посмотрите на ее плечо!

— У меня ничего не болит.

— Вот именно, девушка. Это шок.

Два санитара подняли носилки и отнесли ее в машину «скорой помощи».

— Можно, я поеду с вами? — спросил Фишер.

— Да, но только если вы не будете ее волновать.

Мона закрыла глаза. Так лучше, потому что благодаря этому у нее будет еще немного времени.

Некто спас ее на свой страх и риск, вместо того чтобы вызвать полицию. Ее знакомый, который находится под следствием, против кого ведется расследование.

Все всплывет наружу. Ее многолетние отношения с «полууголовником». И то, что Антон — отец Лукаса. Все.

Но так ли это плохо?

— Можешь рассказать мне кое-что обо всем этом? — раздался сверху голос Фишера. Тихий и тактичный. Но, тем не менее, неприятный.

— Оставьте, наконец, ее в покое!

Мона почувствовала легкий укол в сгиб правого локтя и рискнула приоткрыть один глаз.

— Сейчас сделаем укольчик, и вам сразу же станет легче.

Спать. Это действительно хорошая идея.

— Вы знали, что собирался сделать ваш сын Хайко?

— Да.

— А почему вы не предприняли ничего? Почему не остановили его?

— Может быть, я хотела, чтобы он сделал это. Вместо меня.

— Вы были на месте убийства Штайера, Амондсена, Шаки?

— Да. Я закрыла им глаза. Роберта перевернула на спину, чтобы он еще раз посмотрел на небо.

— Откуда вы знали, когда он убьет их?

— Мне сказали голоса.

— Какие голоса?

— Они появляются у меня в голове, когда мне плохо. Они мне сказали.

— Как?

— Они сказали мне, и я последовала за ними. Голоса могут преодолеть все. Пространство, стены, расстояния. Они знают все.

— То есть эти голоса сообщали вам место и время убийства? Не более ли вероятно то, что ваш сын приходил к вам перед убийствами и сообщал вам об этом?

Лицо Фелицитас Гербер расплылось в улыбке.

— Вы меня поняли?

— Да.

— Ладно, забудьте. Это не имеет смысла. Вы знаете, что вам предъявят объявление в соучастии?

— Да, вы уже говорили. Хорошо.

— Отлично, тогда… У меня больше нет вопросов.

— У меня есть вопрос.

— Я слушаю.

— Мне хотелось бы увидеть Хайко. Это возможно?

— К сожалению, это невозможно, госпожа Гербер. Он уже в тюрьме. Надеюсь, навсегда. Самый молодой серийный убийца в истории.

Берит, любимая, когда ты получишь это письмо, я буду либо далеко отсюда, либо мертв. Я знаю, что сейчас ты меня ненавидишь, но я клянусь тебе, что наша любовь — не обман. Это самое настоящее и правдивое, что со мной когда-либо случалось. Я использовал тебя, это правда. Я знал, что ты сдашь Даннера. Ты прямодушна и честна. Поэтому я люблю тебя. Потому что ты честна. Вся моя жизнь — сплошная ложь. Я — человек, у которого пять отцов, и из них никто не знает, что я существую. Смешно, правда? Я — человек, единственным другом которого была мать, регулярно попадавшая в сумасшедший дом. Я — конченый человек, прогнивший изнутри, как больное дерево. Я притягиваю к себе больных людей. Я искал их. И всегда находил. Я общался с ними, они делились со мной своими самыми страшными тайнами, и мне этого всегда не хватало. Хочется пережить нечто подобное.

Вот так все и началось, еще задолго до того, как я встретил Фелицитас.

Когда я увидел ее впервые, я понял, что это моя судьба. Я знал, что она все простит мне, и это словно прорвало во мне плотину. Я знал, что есть на свете человек, который никогда не ударит меня. Это придавало мне сил, и я сделал то, что я должен был сделать.

Я знаю, Берит, что ты сейчас думаешь. Ты думаешь, что я не должен был этого делать. Ты думаешь, что жизнь каждого человека в его руках, каждый может повлиять на свою судьбу. Но это ошибка, любимая. Твоя воля ничего не стоит, твой разум — это иллюзия. Тобой, мной, всеми нами управляют чувства, происхождения которых мы не знаем, в тайны которых нам не дано проникнуть… У нас нет власти. Мы — марионетки, годные только на то, чтобы играть по готовому сценарию. К примеру: я увидел мамин гончарный круг, а рядом лежало оружие. Мое смертельное оружие. И все сложилось, казнь смогла осуществиться. Ты помнишь тот фильм про гончара, который по поручению своего предка убил всю семью с помощью гарроты? Тогда я понял, что хотели мне сказать этим фильмом. Что у меня было задание: отомстить за маму. За себя. Так должно было случиться. Только теперь я по-настоящему свободен.

Я люблю тебя. Ты была для меня как послание из лучшего мира, но мы встретились слишком поздно, когда уже многое произошло.

Если я все-таки выживу, ты никогда не услышишь обо мне, не бойся. Но ты должна знать, что я всегда буду с тобой. Даже когда мы оба будем мертвы.

Ничто не возникает без помощи, а тем более роман.