Враждебное отношение к Вильсону разделяли и видные члены СДП. Член правого крыла партии Альберт Зюдекум подготовил памятную записку, в которой отмечал, что настоящим врагом Германии и Европы в целом является американский капитализм. Вильсон «открыто стремился к роли мирового арбитра»[640]. Его цель состояла в том, чтобы подчинить себе всю Европу, превратив целый континент в набор экономически зависимых от Америки национальных республик. Единственным спасением Европы от такого коллективного «вторжения» оказывается социал-демократическая партия, которая определит условия демократического мира вместе с социалистами во Франции и лейбористской партией Британии.

Но это мнение не совпадало с мнением представителей большинства в рейхстаге. В августе 1918 года Маттиас Эрцбергер закончил работу над книгой Der Völkerbund: Der Weg zum Weltfrieden («Лига Наций: путь к миру во всем мире»)[641]. Эрцбергер пытался убедить германскую общественность в том, что вопреки распространенному мнению Вильсон был не просто лицемером, а на самом деле представлял традиции либерализма, имевшего глубокие корни в американской демократической и антимилитаристской политике. Более того, несмотря на воинственную риторику правительств Британии и Франции, многие члены правительств этих стран искренне поддерживали идею создания Лиги Наций. Германия пошла по неверному пути еще до 1914 года, выказав свое пренебрежение к Гаагской мирной конференции. Перед лицом врагов Германии не пристало отказываться от своей мирной политики. Она должна настоять на идее создания лиги мира как части собственной национальной истории, представленной средневековым Ганзейским союзом и трудами философа Иммануила Канта, посвященными вечному миру. Кроме того, после пережитого в этой войне кто мог усомниться в глубокой заинтересованности Германии в мире? Если война завершится созданием Лиги Наций, указывал Эрцбергер, Германия получит гораздо больше, чем потеряет[642]. Что касается Филиппа Шейдемана и СДП, то они считали, что для Германии война перестала быть средством политики. При всей доблести своих солдат Германия не могла противостоять мировой коалиции[643]. Поэтому Германия должна предстать перед международным арбитражем под наблюдением Лиги Наций, который будет наделен широкими полномочиями и чьи решения будут носить обязательных характер. Эрцбергер видел в Лиге Наций выразительницу мирового общественного мнения, которая руководствуется общехристианскими и общедемократическими ценностями. Конечно, общественное мнение – субстанция весьма неопределенная. Но германские милитаристы игнорировали силу общественного мнения слишком долго. В октябре 50 тысяч экземпляров первого тиража книги Эрцбергера были распроданы в течение нескольких недель[644].

Но прежде всего германский интернационализм выступал на стороне атлантизма. 12 сентября 1918 года, за две недели до окончательного кризиса на Западном фронте и вступления в должность Макса фон Бадена, Эрцбергер призвал своих коллег в рейхстаге считать Лигу Наций первым шагом к тому, чтобы сделать «широкий жест через океан навстречу Вильсону»[645]. Невзирая на антиамериканизм канцлера, была избрана именно эта стратегия[646]. 6 октября фон Баден обратился к Вильсону с просьбой о начале мирных переговоров на основе принципов, изложенных в «14 пунктах»: самоопределение без аннексий и контрибуций. Берлин представлял себе серьезные последствия такого шага. Германия смирялась. Отчаянно пытаясь выжить, Германия пользовалась очевидным желанием Вильсона выступать в роли мирового арбитра. Вероятность того, что Берлин может на деле принять предложение Вильсона о «мире без победы», было кошмарным сном для стратегов Антанты еще со времени мирной ноты декабря 1916 года. До осени 1918 года политические разногласия внутри самой Германии не позволяли Берлину пойти по этому пути. Призыв к миру, с которым рейхстаг выступил в июле 1917 года, остался в тени военного триумфа Германии над Россией. Попытки заключить прогрессивный мирный договор в Брест-Литовске были сорваны катастрофическим противостоянием германских милитаристов и большевиков. Осенью 1918 года еще одна попытка Германии заключить мир на либеральной основе была близка к фиаско. В ноябре политика проведения переговоров о перемирии могла привести к мятежу, который перешел бы в революцию, но лишь до тех пор, пока Берлин не предоставил Вильсону возможность нажать на Лондон и Париж. Потерпев поражение, Германия дала Вильсону шанс, которого его столь старательно лишала Антанта. Перемирие позволяло Вильсону превратиться из представителя воюющей стороны в арбитра европейских событий. Находясь на грани краха, Германия позволила Вильсону осуществить сценарий, который отныне стал определяющим для вопросов мира.

II

27 сентября 1918 года, чувствуя приближение конца, Вильсон воспользовался кампанией, проходящей в Нью-Йорке в связи с четвертым выпуском облигаций «Займа свободы», чтобы выступить с речью, в которой он еще раз определил основные направления «либерального» мира. «Надежный и прочный мир» можно обеспечить, лишь пожертвовав собственными «интересами» во имя «объективной справедливости». «Неотъемлемым инструментом» такого мира должна стать Лига Наций. В своей новой попытке сформулировать основы мира, известной как «пять особенностей», Вильсон еще раз показал, с каким нежеланием он вступал в антигерманскую коалицию. Лигу нельзя было формировать в военное время, потому что в этом случае она превращалась в инструмент в руках победителей. Новое устройство мира должно обеспечивать беспристрастный справедливый подход как к победителям, так и к побежденным. Никакие особые интересы не должны ставиться выше общих интересов. В самой Лиге не может быть никаких исключений. В ней не должно быть места корыстным экономическим комбинациям, любым видам бойкотов и блокад, сравнимых с военными действиями. Все международные соглашения должны быть совершенно открытыми. И вновь Вильсон претендовал на то, что он является выразителем «незатуманенной» мысли «человеческих масс» и призывает лидеров европейских государств набраться смелости и заявить о своем несогласии с предлагаемыми им принципами. Неудивительно, что Лондон и Париж хранили молчание, а правительство Макса фон Бадена поспешило заявить о своем полном согласии. В первой ноте о перемирии, направленной Вильсону 7 октября, Берлин предложил провести переговоры на основе, которую Вильсон выдвинул в своей речи 27 сентября, а также «14 пунктов».

Понять ход событий после октября 1918 года будет намного проще, если с самого начала помнить о том, что Вильсон всегда относился к процессу демократизации в Германии с большой долей скептицизма. Американский президент не был универсалистом, каким его часто изображают, совсем наоборот. Вильсон считал, что подлинное политическое развитие представляет собой постепенный процесс, во многом определяемый глубокими этнокультурными и «расовыми» влияниями. Его взгляды на Германию были просты. Начиная с лета 1917 года он придерживался убеждения, что «милитаристские властители» Германии избрали двусторонне направленную стратегию: «…ничего не изменять, если победят, и пойти на создание парламентского правительства, если окажутся побежденными»[647]. Именно поэтому судьба большинства в рейхстаге и Веймарской республике имела второстепенное значение в расчетах Вильсона. На Парижской мирной конференции он всячески старался избегать встреч с делегацией Германии. Как отмечал Вильсон, «он не возражал бы… встретить старую кровь и железных людей старого режима, но одна только мысль о том, что придется наблюдать эти бесцветные создания нового режима.» была ему противна[648]. «Бесцветные», подобные Эберту и Эрцбергеру, могли предпринять определенные шаги в нужном направлении, но для того, чтобы в Германии укоренилось настоящее самоуправление, требовались годы, если не десятилетия. Вильсон воспринимал переговоры с Германией прежде всего в качестве рычага, обеспечивающего ему преимущество над победителями. Теперь, когда Германия была на грани поражения, именно французский и британский империализм, по мнению Вильсона, представлял собой основную опасность для его концепции нового мирового порядка. Вот почему, хотя сотни тысяч американцев сражались плечом к плечу с солдатами Антанты, он решил откликнуться на призыв Берлина в одностороннем порядке, без консультаций с Лондоном или Парижем. Вильсон попросил германскую сторону изложить свою позицию более подробно, на что правительство Макса фон Бадена с радостью сообщило, что целиком и полностью принимает каждый из «14 пунктов» и готово вывести германские войска со всех оккупированных территорий под наблюдением «смешанной комиссии».