— Благодарю вас за помощь, — ответил я, выкладывая на стол вторую монету.

Ему оказалось достаточно одного вида серебреника, чтобы забыть о своих опасениях.

— Ты хороший человек, помогаешь своему брату-ветерану. В Чинвате для тебя приготовлено место, не сомневайся! — Он рассмеялся и потянулся за монетой.

— Будьте осторожны на следующем круге, — сказал я, застегивая куртку. — Мне будет жаль, если моя монета послужит причиной вашей смерти.

Хотя на пути к выходу я понял, что мне все равно.

Взяв Воробья с собой, остаток утра я провел у портного, чтобы выправить себе наряд для вечеринки у Беконфилда. Снегопад по-прежнему не унимался. Я прожил в Ригусе тридцать из своих тридцати пяти лет, покинув страну лишь однажды на время войны с дренцами, и за все эти годы ничего подобного не видывал. Улицы опустели, шум городской суеты сменился почти сельским затишьем, сезонные торжества отменили.

Ко времени, когда мы добрались до башни, я сожалел о том, что не нанял извозчика, впрочем, суровая погода имела и свои преимущества, покрыв лабиринт на подступах к Гнезду невысоким снежным настилом. Воробей остановился на склоне.

— Не знал, что мы идем сюда, — буркнул он.

— Я только на минутку. Надо зайти рассказать Селии о том, как продвигаются дела.

— Передай привет Журавлю, если его увидишь.

— Ты не пойдешь?

— Подожду тут.

Волны косого снега хлестали нас, как полотна кулис. Я положил руку на плечо мальчика.

— Забудь про рожок, я о нем позаботился.

Воробей отвернул взгляд.

— Я подожду здесь.

— Ты ведь замерзнешь до смерти из-за своей гордости. Проглоти ее и ступай в чертову башню.

— Нет, — ответил он просто и ровно.

На этом мое желание обсуждать вопрос иссякло.

— Если мороз отгрызет тебе палец, не жди от меня сочувствия.

Страж Гнезда пропустил меня без разговоров. Изваяние потеряло дар речи с тех пор, как Журавль слег из-за болезни. И я даже начал испытывать легкое чувство тоски по его твердокаменным остротам.

Селия ждала меня за чашкой чая на верхнем этаже башни, горячий пар поднимался вокруг ее сияющего лица.

— Не ожидала увидеть тебя сегодня.

— Решил заглянуть и проведать вас обоих. Как Учитель?

— Получше. Сегодня утром вставал ненадолго. Съел завтрак, потом наблюдал снегопад.

— Приятно слышать, — отозвался я. — Хотел сказать, что получил твою записку. Собираюсь сегодня вечером нанести визит лорду Беконфилду, проверить результат твоей магии. Если все пройдет хорошо, завтра как-нибудь передам сведения в Черный дом.

Селия сморщила лицо в недоумении, а быть может, в разочаровании.

— Я думала, мы согласились, что это дело слишком важное, чтобы позволить законникам все испортить. Я думала, мы договорились, что ты со всем разберешься самостоятельно.

— К несчастью, убийство знатной особы — все еще преступление. И в любом случае обморозни не станут закрывать на него глаза, если я не дам объяснений, почему сделал это. Кроме того, ликвидация Веселого Клинка — такое дело, которое я охотно уступил бы кому-нибудь, чья жизнь дорога мне еще меньше, чем моя собственная. Пусть Черный дом занимается этим. Получив от меня информацию, они будут иметь достаточно оснований, чтобы учинить ему допрос с пристрастием, остальное — лишь вопрос времени.

— А что будет, если он нанесет тебе удар первым?

— Он уже попытался. Я нанесу свой, пока он приходит в себя.

Селия потерла между пальцами свой медальон и ничего не ответила.

— Когда все закончится, я приведу мальчишку, и мы вчетвером построим снежную крепость, как в нашем детстве.

Ее внимание снова переключилось на меня.

— Мальчишку?

— Воробья.

Вновь последовала долгая пауза, но затем улыбка вернулась к ней на лицо.

— Воробья, — сказала она. — Ну конечно. — Селия нежно похлопала меня по плечу. — Не могу дождаться.

Я поспешил к выходу и спустился по лестнице бодрым шагом. Какой бы финт ни выкинул Воробей, я не мог заставить его ждать долго в такую скверную погоду. Аделина меня прибила бы, если бы с ним что-то случилось.

Четыре часа спустя я вышел из кареты на помятую дорожку из красного бархата. По обеим сторонам дверей особняка Беконфилда стояли стражники в пятнисто-коричневых одеяниях, само воплощение внимания, несмотря на колючий мороз. Впервые я шел сюда через парадный вход. Чувствовал себя важной птицей.

В прихожей слуга с пергаментным свитком в руках контролировал доступ к развлечениям, предлагавшимся в главном зале. Он поприветствовал меня почтительным поклоном, но мое положение человека из высшего общества не позволило мне ответить ему тем же. Гаркнув ему свое имя, я принялся ждать, пока слуга найдет в списке соответствующую запись.

Клинка должна была заинтриговать моя просьба включить меня в число приглашенных, после того как он подослал ко мне убийц, и часто достаточно одного любопытства, чтобы приблизиться к аристократу, жадному до всего, что нарушает однообразие распутной жизни. И если предчувствия мелодрамы оказалось бы недостаточно, возможно, взяло бы верх своекорыстие. Хотя открытую войну между нами разжег герцог, я сомневался, чтобы у него хватило твердости продолжать ее долгое время. Он наверняка понадеялся бы на то, что мое прошение сигнализирует о желании примирения, и ухватился бы за любой намек заключить перемирие.

Несмотря на все вышесказанное, одним из ряда возможных препятствий на пути осуществления моего плана могло послужить то обстоятельство, что я, по сути, не был заранее приглашен на вечеринку лорда Беконфилда в честь празднования Среднезимья. Холодная прогулка домой была бы мне обеспечена, если бы я просчитался.

Но я все рассчитал правильно. Привратник взмахнул рукой, пропуская меня вперед, и я прошел мимо него дальше по коридору.

Что там ни говори, а Веселый Клинок умел-таки закатывать великосветские вечеринки.

Хитроумная серебряная решетка филигранной работы скрывала потолок, создавая впечатление, будто мы пируем в брюхе некоего гигантского зверя. Под ней висели гирлянды из стекла и полудрагоценных камней, прельщая взор своим замысловатым устройством. При более близком рассмотрении оказалось, что каждая третья из них — это поднос с дурью, обернутый в яркую цветную бумагу. Пол устилали искрящиеся горки искусственного снега — изобретательное подражание подлиннику. В центре зала высилась десятифутовая ледяная скульптура Шакры, чья распростертая длань благословляла собравшихся под ней кутил. Сердцевину скульптуры заполнял некий тягучий свет, который растекался по всему помещению, отражаясь от украшений и укутывая гостей блестящей цветной радугой.