Несмотря на боль, швы выдержали. Он стал стопроцентным американским евреем. И результаты сказались немедленно. На следующий день пришло его портфолио из Израиля и ему позвонил Эл Шайн.

– Немедленно звоните в бюро Джима Меламеда! – закричал он в трубку. – Они ищут архитектора, я сказал им, что лучше вас они не найдут никого. Они ждут вашего звонка.

Снаружи это было непримечательное офисное здание, но внутри Шуша был встречен взрывом разнузданного постмодернизма, все было покрашено в цвета портландского здания Майкла Грейвса[52].

– Не самое худшее, – успокоил себя Ш. – По крайней мере, лучше, чем у Пинг-Поца.

Джим повел его осматривать помещение. У странного объекта из желтых и красных кусков оргстекла, из которого торчал зеленый шланг с воронкой, Шуша в недоумении остановился:

– Что это?

– Piece of art[53], – небрежно бросил Джим.

Плохо знакомый с нью-йоркским акцентом, Шуша задумался: “Что он сказал? Писсуар? На глазах у всех?”

В кабинете Джима Шуша показал свои архитектурные фантазии и фотографии бумажных макетов.

– Замечательно, – сказал Джим. – Смесь Пиранези и Леонидова. А бумажные макеты вообще шедевр. Пора познакомиться с твоей семьей. Приходите к нам в это воскресенье. Запиши адрес. Возьмите купальники. Полотенца дадим.

“Зачем ему моя семья? – недоумевал Шуша. – Пинг-Поц тоже хотел сначала увидеть семью. Что это значит? Если, например, жена уродливая, а дети дебилы, на работу здесь не берут?”

Меламеды жили в большом доме на Saltair Avenue. Шуша с Аллой долго ломали голову, принести ли бутылку “Советского шампанского”, – на Veuve Clicquot денег не хватало. Опасения были напрасными, “Советское шампанское” было принято на ура.

Семья состояла из Джима, его жены Джуди и их детей Джейсона и Дженнифер. Все имена начинались на букву “Джей”. Хороший знак, решил Ш.

Детей засунули в бассейн, шампанское разлили по бокалам, и Джим стал увлеченно рассказывать историю их дома. Когда-то дом принадлежал психологу Эвелин Хукер, которая в 1950-х сумела доказать, что гомосексуализм не является психическим заболеванием и не нуждается в лечении. Она не была лесбиянкой, но очень сочувствовала угнетаемым секс-меньшинствам, в частности великому Кристоферу Ишервуду[54], по роману которого был снят фильм “Кабаре”. Какое-то время Ишервуд жил у нее в доме, то есть здесь. Но когда у сорокавосьмилетнего Кристофера начался роман с восемнадцатилетним Доном Бакарди[55], это показалось защитнице угнетаемых выходом за рамки приличий, и паре пришлось найти себе другое место для жилья.

– Вы купили этот дом из сочувствия к меньшинствам? – поинтересовался Ш.

– Разумеется, – весело ответила Джуди. – Джим, как ты можешь заметить по наличию детей, вполне straight, – она сделала жест в сторону бассейна, где Мика и Ника, несмотря на скудный словарный запас, оживленно болтали по-английски с Джейсоном и Дженнифер, – но стоит ему разыскать очередное угнетаемое меньшинство, как он тут же готов маршировать с плакатом.

– Людей со стопроцентной сексуальной ориентацией просто не существует, – сказал Джим. – У всех у нас смесь того и другого. Чем конкретно ты хотел бы заниматься? – обратился он к Шуше.

– Архитектурой.

– До архитектуры надо дорасти. Пока могу предложить тебе должность макетчика. Зарплата – двадцать тысяч в год. А дальше – всё в твоих руках.

Шуша с Аллой переглянулись. Свершилось! Двадцать тысяч! Баксов! Друзья в Москве не поверят.

– У меня вопрос к макетчику, – сказала Джуди. – Дженнифер должна к завтрашнему дню сделать макет своего дома. Можешь ей помочь? Из любых материалов.

– Конечно! – воскликнул Ш. – С удовольствием.

Он потребовал, чтоб ему выдали несколько старых картонных коробок, резак и клей. В комнате Дженнифер Шуша с остервенением кинулся резать коробки на прямоугольные куски. Она следила за его действиями без особого интереса. Шуша предложил ей попробовать разрезать одну коробку самой. Она отказалась. Ей было скучно. Время от времени она порывалась идти обратно в бассейн, но каждый раз, подходя к двери на патио, сталкивалась с суровым взглядом матери, болтающей с Аллой у бассейна.

– Пойди позови маму, – сказал Шуша, когда макет был готов. – Покажешь ей, что мы сделали.

Дженнифер высунула голову в дверь и закричала:

– Мама, сюда! Быстро!

Вошла Джуди. Она внимательно осмотрела макет, потом спросила дочь:

– Ты сказала спасибо?

– Thank you, – вяло произнесла Дженнифер и убежала.

– Зачем ты все за нее сделал? – возмущенно спросил Мика по дороге домой. – Она ленивая и нечестная!

– Чтобы Джим взял меня на работу и мы могли купить тебе фотоаппарат, о котором ты мечтаешь.

Эта мысль повергла Мику в состояние глубокой задумчивости. Он впервые в жизни столкнулся с конфликтом между хорошей целью и плохими средствами.

– Я не в состоянии платить тебе больше двадцати тысяч, – сказал Джим, – но я не возражаю против moonlighting.

– Moonlighting? – удивился Шуша. – Гнать спирт из перебродившего сахара?

– Ты путаешь с moonshining. Гнать спирт можешь сколько твоя славянская душа требует. Moonlighting – это работа на стороне.

– Халтура! Я понял.

– Khaltura? Красивое слово. У меня для тебя есть khaltura. Некто Адам Эпштейн хочет, чтоб я ему сделал интерьер ресторана в его гостинице Belétage. Гостиница приличная, но ресторану нужен совсем другой интерьер. Я решил отказаться. Эпштейн любит получать все даром или почти даром.

– Ты хочешь, чтоб я ему все делал даром?

– Извини, что я продолжаю говорить, когда ты перебиваешь, – произнес Джим свою любимую фразу. – Адам очень образованный человек, говорит на восьми языках, не считая польского. Знаток европейской живописи. Вся его уникальная коллекция развешана по всем комнатам и коридорам гостиницы – разумеется, в рамах с пуленепробиваемым стеклом и сигнализацией, так что не пытайся украсть.

– Обещаю. Буду держать свою славянскую душу в узде.