— Несмотря на твою гордость и сопротивление, ты любишь меня, прекрасная упрямица. Я уезжаю, но вернусь, когда ты уже будешь не в состоянии больше притворяться и признаешься мне в чувстве, которое привязывает тебя ко мне на всю жизнь.

Нейта вздрогнула и открыла глаза. Ее гордость, казалось, была разбита. Мрачный, пожирающий взгляд Хоремсеба вызвал в ее глазах выражение молчаливой тоски. Так смотрит жертва на занесенный над ней нож убийцы.

Минуту спустя, князь положил ее в носилки, где уже сидела Роанта. Бросив последний взгляд на Нейту, снова закрывшую глаза, Хоремсеб почтительно поклонился и вернулся во дворец. Самодовольная улыбка блуждала на его губах. Никогда еще гости не видели его таким веселым, оживленным и сияющим.

Через два дня князь на торжественной аудиенции простился с царицей. На следующую же ночь, после свидания со своей царственной родственницей, чародей без шума покинул Фивы. Его обширный дворец как бы по мановению волшебного жезла снова принял свой молчаливый и пустынный вид. Центр и украшение всех праздников, таинственный и обольстительный молодой человек, роскошь и безумства которого два месяца занимали всю столицу, вернулся в свое уединение в Мемфис, чтобы похоронить себя там до конца своих дней, как он говорил многочисленным друзьям.

Тем не менее, пребывание Хоремсеба в Фивах оставило роковой след, по — видимому, подтверждавший суеверный страх жителей Мемфиса, обвинявших его в дурном глазе. Его колдовское влияние на женщин было очевидно. Но так как он никому не отдавал предпочтения, то, по совести, его нельзя было упрекать в том, что он с намерением возбуждал страсть к себе. Однако много молодых девушек, принадлежавших к первым семействам Египта, воспылали к нему безумной любовью. Никакие убеждения родителей, никакие попытки изгладить воспоминания о нем при помощи блестящих браков не могли образумить их. Пожираемые странной лихорадкой и тоской, отнимавшей у них покой, эти несчастные блуждали день и ночь, одержимые одной мыслью: во что бы то ни стало снова увидеть князя. Не прошло и пятнадцати дней со дня отъезда, как две молодые девушки заболели. В горячечном бреду им казалось, что они видят склонившегося к ним Хоремсеба, и они умоляли его подарить взгляд любви. Обе умерли, не приходя в сознание.

Эти две преждевременные смерти, казалось, были сигналом к целой серии несчастий другого рода. Так, дочь одного из великих жрецов повесилась в своей комнате. Две племянницы царского советника нашли смерть в волнах Нила. Одна молодая особа закололась кинжалом. Две девушки из почетной свиты Хатасу отравились в самом саду дворца Хоремсеба, куда им удалось каким — то образов проникнуть.

В ту эпоху самоубийства были не так обыкновенны, как в наши дни. Поэтому ужасная добровольная смерть стольких молодых существ и неожиданный траур, поразившие столько благородных семейств, вызвали в столице глубокое волнение и глубокое недоброжелательство к виновнику стольких зол. Однако, никто не смел обвинять Хоремсеба. Разве он мог быть ответственен за любовь, которую не поощрял? Даже сама царица, узнав обо всех этих происшествиях, снова почувствовала враждебное чувство, испытанное во время представления Хоремсеба. Однажды она громко объявила, что следует благодарить богов, что князь связан клятвой жить уединенно в своем дворце в Мемфисе, и она надеется, что он никогда не нарушит этого обета. Эти слова, равносильные немилости и изгнанию, облетели Фивы и удовлетворили враждебность к чародею. Роанта тоже с возраставшим беспокойством следила за переменой, происшедшей в Нейте. Девушка то была лихорадочно возбуждена, то замирала в апатии. Она стала нервной и раздражительной и впала в какую — то странную мизантропию, избегая общества и света и жадно ища темноты и молчания. На все вопросы подруги уклончиво отвечала: «Это пустяки». Она никогда не упоминала имени Хоремсеба, а между тем, внутренний голос говорил Роанте, что именно он причина страданий Нейты. Ей постоянно приходил на память роковой момент, когда князь подслушал их разговор на празднике. С тяжелым сердцем вспоминала она его пылающий и странный взгляд, устремленный на девушку, насмешливо объявившую, что она не желает впрягаться в его триумфальную колесницу. Уж не Хоремсеб ли виновник всего этого? Временами ей казалось, что она замечает в Нейте те же симптомы, что и у Ромы, когда он попал под очарование Ноферуры. Поэтому она написала брату, умоляя его немедленно вернуться в Фивы, так как, может быть, его присутствие и любовь вернут покой любимой им женщине.

Обеспокоенная странным состоянием своей любимицы, Хатасу потребовала к себе Нейту и ласково попыталась заставить ее признаться в своем горе, обещая, если только физически возможно, удовлетворить все ее желания. Тронутая и признательная до глубины души, девушка отвечала — только слезами. Губы ее отказывались признаться, что она всеми силами души борется против роковой любви к Хоремсебу и что какая — то непобедимая сила, покорив рассудок и волю, влечет ее к красивому и холодному князю, который шутя разбивает сердца и жизни женщин, не любя ни одной из них. Краска стыда бросилась ей в лицо при воспоминании о едких и жестоких насмешках Кениамуна и других над отвергнутой любовью молодых безумиц, которые только смертью могли успокоить свои сердца. Неужели ей тоже признаться, что и она поддалась влиянию чар? Конечно, ее могущественная покровительница может расторгнуть ее брак и приказать Хоремсебу жениться на ней. Но может ли она также приказать ему любить ее? Каждая частица гордого сердца Нейты возмущалась при мысли о браке по приказанию фараона, от перспективы встретить насмешливый взгляд Хоремсеба, который предсказал ей безумие и уже посмеялся над ее поражением. Нет и тысячу раз нет! Лучше жить с Саргоном, которому она дала клятву.

Все эти бурные мысли волновали Нейту, пока она стояла на коленях у ног Хатасу и слушала нежные слова благодетельницы. Но стыд и гордость сковали ее губы. Она с трудом могла только пробормотать:

— Я не могу передать, что я чувствую. Меня преследует страшная тоска, отнимая сон и покой. Я избегаю дня, бегу от солнца, лучи его причиняют мне страдания, и только ночью или в темноте я нахожу призрачный покой.

Обеспокоенная и огорченная, царица отпустила ее, убедившись, что какой — то ужасный дурной глаз поразил Нейту. Она послала к ней лучших врачей Фив, чтобы излечить ее и прогнать злого духа, причинявшего болезнь.

Уже давно дурные вести, передаваемые Роантой, беспокоили Рому, и он всеми силами старался поскорее окончить дела, удерживавшие его в Гелиополисе. Получив ее последнее письмо, он бросил все и поспешил вернуться в Фивы.

Дворец Саргона был пуст и молчалив. Ни один гость не переступал его порога, так как хозяйка болела и никого не принимала. Тем не менее, слуги не остановили Рому. Всем было известно, что брат Роанты всегда был желанном гостем.

По указанию старого доверенного слуги, Рома направился прямо в любимую комнату Нейты, выходившую в сад. Подняв полосатую портьеру, маскировавшую дверь, он окинул комнату боязливым взглядом. В ней царил полумрак. В глубине комнаты, на мягком ложе лежала Нейта и, по — видимому, спала. У ее ног сидела старуха — кормилица. Морщинистое лицо выражало самое глубокое отчаяние. Она не сводила больших круглых глаз со своей госпожи. Рома жестом приказал ей молчать и выйти, затем, осторожно подойдя к ложу, сам наклонился над спящей.