Как будто в подтверждение этой мысли выстрел повалил еще одного солдата.

И тогда раввин решил осуществить свой план. Каким бы безнадежным он ни был, это их последний шанс.

Самуэль молча молил Бога дать ему сил.

Трясясь как лист, он поднялся на ноги. Потом повернулся назад, к своим людям, широко разведя руки.

Он знал, что представляет собой очень соблазнительную мишень.

Но театральность этого жеста была необходима.

― Братья! — прокричал он. И взмолился про себя: «Господь Израиля, помоги мне!»

― Братья! Господь даровал нам этот день, чтобы он стал днем нашей победы! Из тьмы мы выйдем к свету! Господь, отдавший в руки Израиля филистимлян, амаликитян и амореев, поможет нам и сегодня.

Самуэль несколько раз закрыл и открыл глаза, тяжело дыша. У него кружилась голова. Но мысли оставались невероятно ясными. Он еще шире раскинул руки. Теперь его ладони были направлены на небо. Под защитной формой грудь тяжело вздымалась, шурша синтетической тканью.

Самуэля охватила бессознательная радость.

Он оглядел напуганных солдат, лежавших в снегу. Мотнув головой, со смехом прокричал:

― Не бойтесь!

Лежавший в сотне метров от него Джон Дэниэлс смотрел на происходящее, не веря своим глазам. Он хотел было подбежать к раввину и остановить это безумие, но голос Алессии остановил его.

Послушай.

Всего одно слово. Но его было достаточно. Затаившись в снегу, Джон смотрел, как молодой раввин изображает пугало под прицелом снайпера.

В его сознании Алессия успокаивала его даже не словами, а каким-то первобытным шепотом, на языке до языка, состоявшем из универсальных смыслов.

Успокойся. Успокойся. Все будет хорошо. Его Бог с ним.

― Его Бог? — удивленно спросил Джон.

Но в тот же момент он понял. Бог, которого Самуэль призывал прийти им на помощь, был древним Богом чудес и справедливости.

Молодой раввин взметнул руки к небу. Казалось, время остановилось, сосредоточилось в этом мгновении.

Джон был уверен, что с секунды на секунду раздастся звук выстрела.

Но ничего не происходило.

Даже ветер утих. Снег перестал валить с неба.

Самуэль поднял голову. Сделал глубокий вдох. Затем начал говорить:

― Прошлой ночью я молился. Я молился долго.

Раввин произносил слова отчетливо, с долгими паузами, как будто желая, чтобы каждая фраза отпечаталась в сознании слушающих.

― Я молил Бога даровать нам победу. Я молился долго. Всем сердцем. Но Господь не ответил мне.

«Интересно, слышно ли эти слова со стен станции», — подумал Джон. После того, как снег прекратился, здание было хорошо видно.

Но он предпочел бы не видеть его.

На стенах крепости висели трупы.

Более того, в это самое время вооруженные люди на стенах и карнизах внушительной постройки тридцатых годов подвешивали новые тела. Безумное смешение старинной и современной архитектуры в стиле, который когда-то иронически называли ассиро-миланским. Здание, возведенное всего сто лет назад, казалось тысячелетним.

И то, что происходило сейчас, могло относиться к гораздо более древним временам.

Трупы, которые подвешивали на цепях, были маленькими.

Трупы детей.

Более того. Это были скелеты без мяса, как в чудовищной мясной лавке. От некоторых тел остались только голова и позвоночник.

Это было бесчеловечно.

Это зрелище должно было привести атакующих в отчаяние.

И оно сработало.

Стон прошел по рядам Чинос и солдат из двух городов. Это был отчаянный вой смертельно раненного животного. Казалось, даже Альберти потрясены ужасным зрелищем.

Не поворачиваясь к стене, но словно зная каким-то образом, что там происходит, Самуэль прокричал сквозь слезы:

― Я молил Бога, но тщетно. Бог мне не ответил.

― Потому что Бога нет, придурок, — раздался крик со стен крепости.

Самуэль спокойно покачал головой. Потом снова обратился к своим людям:

― Этой ночью я тоже так подумал. Но несколько минут назад, пока я шел по этой долине смерти и враг торжествовал, мой Бог заговорил со мной!

― И что он тебе сказал? «Скоро увидимся»? — издевательски спросил тот же голос. Послышался безумный хор смеющихся и кричащих голосов. Самуэль медленно повернулся лицом к станции.

В воздухе вибрировала энергия. Солдаты чувствовали ее. Джон тоже чувствовал эту силу, мощную и безудержную. Он с удивлением увидел, что волосы раввина поднялись, как будто в электрическом поле.

Самуэль посмотрел на стену, на пятнавшие ее красным устрашающие предметы, которые когда-то были людьми. Их детьми. Он посмотрел на них сначала со скорбью, а потом с гневом.

Казалось, голос, раздавшийся в тишине, принадлежал не ему. Мощный, вдохновенный.

― Я услышал глас Божий так ясно, как будто Он говорил мне на ухо, и этот голос сказал: «Вот, я отдаю в твои руки врагов твоих, как сделал это с амаликитянами, и с ханаанейцами, и с филистимлянами, и со всеми другими коваными народами, посмевшими противостоять Моему народу».

Самуэль поднял руки, указывая на стены станции, покрытые светом и кровью.

― Во имя Господа Всемогущего, Бога славы и справедливости, я объявляю, что это гнездо злодеев будет принесено в жертву. Господь разрушит его стены и отдаст в руки своих сынов его обитателей, чтобы те выкорчевали их, как сорную траву, и новый день не был бы запятнан их существованием...

Раздался выстрел. Пуля просвистела рядом с головой раввина, не задев его.

― Господь помрачит их очи и ослепит их сердца ужасом...

Еще один выстрел. На этот раз пуля угодила в снег прямо у ног молодого раввина. Он был словно одержимый.

― Даже идя по долине тьмы и смерти, я не убоюсь никакого зла, ибо Ты рядом со мной.

Третий выстрел. Невероятно, но снова промах.

Снайпер перестал стрелять. Из стен станции в облаке черного дыма выехали два пикапа, полные вооруженных людей в красных бронежилетах. Они целились своими автоматами в Самуэля, как расстрельная команда во время казни.

Самуэль презрительно улыбнулся. Потом повернулся назад и закричал:

― Трубите в шофары!

В ответ на этот приказ солдаты Бонолы открыли свои рюкзаки и вынули из них козьи рога. Они поднесли их ко рту и, когда Самуэль опустил голову, со всей силы затрубили в свои примитивные инструменты, издавая печальный звук невероятной силы и глубины. Это был первобытный стон, будто бы доносившийся из доисторического прошлого, из того времени, когда человек еще не был человеком.