В тот момент в дверь тихо постучали, и в комнату вошел Лапорт с накрытым столиком. Старик поставил стол, ушел и вернулся обратно с подносом, содержимое которого он поставил на стол. Затем, буркнув: «Готово, государь!», он окончательно скрылся.

– Ваша мысль мне очень нравится, – сказал король, подсаживаясь к столику и жестом приглашая Беатрису занять место против него. – Конечно, я предпочел бы, чтобы все это случилось завтра же, ну, да как-нибудь доживу уж до пятницы! Так, так… Значит, завтра вы едете за моим счастьем? Ну что же, оно в хороших руках. Только вот что еще: в безопасности ли будет Луиза в ваше отсутствие? И что надо будет предпринять для этого?

– Гм… Это зависит… Скажите, государь, весть об исходе ужина у герцога могла дойти до Фонтенебло?

– Нет, потому что оттуда со мной вернулся только один Сент-Эньян, а ему приказано хранить строгое молчание, которого он не нарушит. Остальные же сидят в Пале-Рояле, окруженные кордоном конных стражников. Вы видите, я вспомнил ваш совет и исполнил его! Но я совершенно не знаю, как мне поступать дальше. Не держать же мне до скончания века брата и его гостей под арестом во дворце? И как мне наказать эту дерзкую компанию? Ну, брата и его супругу я вышлю из Парижа…

– Боже сохрани, ваше величество, от такой непоправимой ошибки! – с ужасом воскликнула Беата. – У ее высочества найдутся очень много поклонников, которые согласятся за одну ее улыбку рискнуть жизнью и отправить Луизу де Лавальер к праотцам! Нет, государь, если позволено мне будет высказать свое мнение…

– Но я только и жду его, черт возьми! До сих пор для меня ничего, кроме хорошего, не вышло оттого, что я следовал вашим советам!

– Благодарю, ваше величество, и в таком случае продолжаю. Самое лучшее будет сейчас же послать кого-нибудь в Париж с запиской к его высочеству и с приказом отставить стражу. Содержание записки, если позволите, я продиктую вашему величеству. Да чего же лучше! Вот там на столе я вижу очинённые перья, и там можно будет не только написать письмо, но и узаконить моих предков!

Король улыбнулся настойчивости девушки и молча перешел к письменному столу.

– Ну, давайте уж ваших предков! – сказал он, беря в руки перо.

Беатриса с сильно бьющимся сердцем подала ему пергамент, и ее мечты наконец-то облеклись в плоть и кровь: на пергаменте четко утвердилась королевская подпись и заалела ярким пятном королевская печать!

– Ну а теперь диктуйте! – не переставая улыбаться, скомандовал Людовик.

– Прежде всего необходимые пояснения, государь! – сказала Беатриса. – По существу заговорщиков, конечно, следовало бы наказать, но ведь в конце концов важнее всего безопасность самой Луизы. Да и раз планы заговорщиков потерпели крушение, то пусть преступников простит Бог. Я говорю это к тому, что во главе заговорщиков стоят такие важные лица, которых было бы неудобно наказывать вполне по заслугам, ну, а лиц, только подчинившихся их воле и менее сановных, нельзя наказывать слабее, чем коноводов. Поэтому достаточно будет им только пригрозить, и тогда, боясь наказания, они не только сами ничего не предпримут, но и других удержат. Вот моя мысль. Так, если благоугодно вашему величеству, соблаговолите писать!

И девушка продиктовала королю следующее:

«Я знаю все! Ваше преступление заслуживает кровавой расплаты. Но я не хочу проливать родную мне кровь и не могу наказывать других, менее виновных, сильнее главных зачинщиков. К тому же Господь по великому милосердию Своему отвел вашу преступную руку, и да почиет милость Его и на вас также!

Возвращайтесь обратно. Я постараюсь побороть в своем сердце отвращение при виде тех, кто мог презреть все божеские и человеческие законы, и ничем больше не помяну прошлого. Да будет оно забыто!

Но я не могу и не хочу распространять свою снисходительность на будущее. Это – последняя капля моего терпения. И я объявляю всем вам свою непреклонную волю:

Если с головы Луизы де Лавальер упадет хоть один волосок, если будет произведено хоть малейшее покушение – кем бы то ни было, хотя бы лицом, совершенно к вам непричастным! – на ее жизнь, здоровье или безопасность, то герцог и герцогиня Орлеанские будут высланы на безвыездное житье в один из провинциальных замков под надзор специального коменданта, графиня де Суассон окончит дни свои в Бастилии, а граф де Гиш и маркиз де Вард будут публично и позорно казнены на Гревской площади рукой палача.

Эта моя воля непреклонна, это мое решение ни при каких обстоятельствах ни малейшему изменению не подлежит. Я сказал!»

Людовик дописал последнее слово, подписался и, с немым изумленьем посмотрев на скромно стоявшую Беатрису, сказал:

– Но вы чертовски умны, милая барышня! Да вы ведь превосходнейшим образом выводите меня из самого запутанного положения! Я, право, не знаю, что бы я делал без вас! Нет, одними предками я не расквитаюсь с вами. И, если вы так богаты, что не хотите от меня иной награды, то это не помешает мне наградить вас иным путем! Ну да об этом потом. А теперь пойдем кончать нашу трапезу. И вы непременно должны рассказать мне, как вы устроили всю эту хитрую механику и овладели всеми тайнами заговорщиков!

– Но, ваше величество, – ответила Беатриса, снова занимая свое место против короля, – все это так просто, что я боюсь, что вы будете разочарованы!

Вслед за тем она кратко, но обстоятельно посвятила Людовика в историю, которая уже известна читателям по предыдущему.

– Да, не скрою, случай был особенно благосклонен к вам, – сказал король по окончании рассказа. – Но ведь и то сказать – кому хоть раз в жизни не представляется счастливый случай? Только все дело в том, что один человек умеет использовать благоприятный момент, а другой – упускает его и потом уже не встречает второго такого же. Но все-таки мне еще не все ясно. Почему же вы с первого дня не сказали мне всего? Мы написали бы точно такое же письмо, и дело обошлось бы без риска!

– Как знать, государь? – возразила Беатриса. – Прежде всего ведь моей конечной целью было дать вам и Луизе полное счастье, а себе – предков. Между тем не встречая иных препятствий, кроме целомудренного упорства Лавальер, вы могли бы утомиться ее сопротивлением, государь. То, что вам готовили в виде хитрой ловушки их высочества, могло бы случиться само собой. Тогда Луиза, потеряв ваши симпатии, осталась бы беззащитной, с нею все равно свели бы счеты, вы, ваше величество попали бы в расчетливые объятия какой-нибудь лживой и коварной красавицы, а я так и осталась бы ни с чем. Это – одно. А другое: чем бы вы объяснили свое предупреждение, государь, если бы у вас не было никаких доказательств? Ее высочество хитра, она сумела бы убедить ваше величество рядом ловко подтасованных фактов, что я – или лгунья, или хитрая обманщица. Да и я часто слышала, что замысел, разрушенный вначале, не производит такого потрясающего действия, как, если все идет сначала, по-видимому, превосходно, и вдруг все рушится в тот момент, когда, казалось бы, стоит только руку протянуть и сорвать взлелеянный плод. Вот почему я предпочла, чтобы по наружному виду план герцогини протекал без помех. Подумать только! Такой сложный, хитрый, искусно задуманный план! Сколько трудов, работы, стараний ушло на его осуществление! И вдруг, когда все обещало успех, план провалился? Это так поразит герцогиню, что на время она отвлечется от планов мести, а там, дальше, она вообще охладеет и забудет… Но вот существует одна особа, которая внушает мне большие опасения. Это – графиня де Суассон. Прекрасная Олимпия неукротима в злобе. Пожалуй, никакие угрозы, ни даже боязнь подвести всех остальных под гнев вашего величества не остановят ее. Поэтому я желала бы, чтобы эта особа чем-нибудь вывела ваше величество из себя, чтобы ее можно было под другим предлогом подвергнуть высылке под надзор.