— …я больше не буду его призывать, Джон, ибо послушание должно следовать за приказанием, как отражение в зеркальной глади озера следует за солнечным лучом, пробившимся сквозь облака… Согласен ты, брат Джон Ди, повиноваться приказам Зелёного Ангела Западного окна так же беспрекословно, как подчиняюсь им я?

— Какого черта! Я что, когда-нибудь отказывался?! — взыграло во мне ретивое.

Великодушие Келли не знает предела; он протягивает мне руку:

— Ладно, так и быть. Клянись в послушании!

Моя клятва заполнила комнату, как клубящийся дым, как шёпот бесчисленных демонов, как шорох зелёных… да, да, зелёных ангельских крыл…

Проходя сквозь витраж высокого готического окна, лучи, окрашенные всеми цветами радуги, падают на пол… Какой-то человек расхаживает передо мной, недоуменно пожимая плечами. Так, это бургграф Розенберг. И я сразу понимаю, где нахожусь: главный неф собора Святого Вита в Граде. До чего все же странные места для встреч умудряются выбирать император Рудольф и его доверенные лица, дабы избежать слежки коварных шпионов кардинала. Здесь, в этом величественном соборе, поверенный императора полагает, что его не подслушают.

Наконец бургграф останавливается, смотрит на меня долгим задумчивым взглядом; его глаза, серьёзные, беззащитно мечтательные, располагают к откровенности.

— Сэр Ди, я полностью доверяю вам. Мне кажется, вы не из тех, кто гоняется за серебряными талерами между виселицей и колесом. В Прагу, в небезопасную близость к императору Рудольфу, вы прибыли по доброй воле в искренней надежде преуспеть в таинствах натуры. Я ещё раз хочу дать вам понять: близость императора Рудольфа ни для кого не является тихой гаванью, даже для его друзей. Но меньше всего — для сподвижников, для тех, кто разделяет с ним его самую большую страсть… гм… алхимию… Короче: у вас есть какой-нибудь ответ на приказ императора?

С неподдельным уважением я склонился перед бургграфом.

— К сожалению, Ангел, коему мы повинуемся, пока что не снизошел к нашим горячим мольбам. До сего дня он хранит молчание. Но он заговорит, обязательно заговорит, когда настанет время, и позволит нам исполнить высочайшее повеление…

В глубине души я поразился самому себе, с какой легкостью спасительная ложь сходит с моих губ.

— Итак, если я вас правильно понял, мне следует довести до сведения монарха, что всё зависит от… так называемого «Ангела»? Если он позволит, то вы вручите Его Величеству рецепт Святого Дунстана. Хорошо, но кто поручится, что ваш «Ангел» согласится на это? Или что он вообще когда-нибудь заговорит? Ещё раз хочу обратить ваше внимание, сэр Ди: с императором шутки плохи!

— Ангел даст свое согласие, граф, я это знаю; ручаюсь императору…

Только бы выиграть время! Оттягивать срок — это всё, что мне остается…

— Слово чести?

— Слово чести!

— Думаю, мне удастся убедить императора, сэр, отнестись к вам с пониманием и не торопить. Да будет вам известно, что речь идёт также и о моем благополучии, сэр! Но я помню об обещании вашего друга посвятить меня в таинства Западного окна. Дадите ли и вы мне в этом свое честное слово?

— Мое слово, граф!

— Хорошо, попробую помочь вам, сэр. Господи, что это?!

Розенберг резко повернулся… За ним, из полумрака одной из боковых часовен, расположенных вдоль хоров, возникла чёрная ряса; проскальзывая мимо, она подобострастно изогнулась в глубоком поклоне. Враз побелев, бургграф проводил монаха глазами.

— Гадюки! Гадюки, куда ни ступи! И когда только будет уничтожено это гнездо измены?! Теперь у карди нала есть чем поживиться…

Дважды ударил колокол на башне Тынского храма. Гневный гул бронзового титана прибойной волной разбился в ночном неподвижном воздухе в мельчайшую пыль, которая ещё долго висела там, в высоте, медленно оседая шипящей пеной резонанса сквозь крышу и стены дома императорского лейб-медика доктора Гаека.

Мы стоим в погребе, перед массивным люком; Келли достаёт ключ; как всегда перед появлением Зелёного Ангела, лицо его начисто лишено какого-либо выражения — оно пусто…

Держа в руках смоляные факелы, мы по очереди начинаем спускаться по железной лестнице, уходящей вертикально вниз, в жуткую зияющую пропасть. Келли впереди, Яна — за мной. Лестница крепится к стене толстыми стальными скобами, врезанными в скалу, — да, да, это не кладка — естественный кратер, по всей видимости реликтовое образование, вымытое в сплошном скальном монолите каким-то мощным доисторическим водоворотом. Впоследствии подземный поток устремился в другое русло и покинул свою прежнюю гранитную оболочку, подобно змее, сбрасывающей во время линьки старую кожу… Так вот на каком фундаменте покоится дом доктора Гаека! Однако воздух здесь, в отличие от влажной и плотной атмосферы гротов, чрезвычайно сух — он какой-то мёртвый и разряженный, как в пустынях; очень скоро, несмотря на сильный холод, который по мере того, как мы ступень за ступенью погружаемся в жерло, становится все более невыносимым, у меня пересохло в горле. От дурманящего аромата засушенных растений и экзотических лекарственных препаратов, которые лейб-медик хранит здесь, под сводами своей гранитной крипты, кружится голова и душит мучительный кашель. Я уже не ориентируюсь, где верх, где низ… Можно лишь гадать, где мы находимся: в непроницаемом мраке скудное свечение наших факелов позволяет видеть лишь несколько ближайших ступенек и матово-черные, абсолютно гладкие, словно вылизанные стены. У меня такое ощущение, что я вот-вот повисну в безграничном пространстве космоса… Наконец, примерно на глубине тридцати футов, мы достигаем дна — моя нога по щиколотку погружается в чёрную, похожую на сажу пыль. Эта тончайшая бархатная пудра забвения при каждом нашем шаге вздымается траурными фонтанами.

Из темноты выплывают бледные привидения предметов: широкий стол, бочки, несколько ящиков, мешки с растениями… Кажется, от них остались только контуры — так море во время отлива оставляет иногда на прибрежном песке выбеленные скелеты утопленников… Я ударяюсь обо что-то лбом — невидимый маятник со зловещим скрипом качнулся в сторону: фаянсовая лампа. Она висит на железной цепи, уходящей вверх, в непроглядную ночь. Келли зажигает её, тусклый свет освещает наши фигуры едва до половины — нижняя тонет во мраке, как будто мы переходим вброд какие-то чёрные инфернальные воды…

Впереди смутно вырисовывается правильная геометрическая форма какого-то небольшого — по грудь? — возвышения, похожего на пьедестал; подойдя ближе, мы видим, что это не пьедестал, а совсем наоборот — выложенное из огромных белых валунов квадратное ограждение, внутри которого — зияющая бездна… «Колодец Святого Патрика», — вспоминаю я. Доктор Гаек с суеверным ужасом рассказывал мне об этой таинственной шахте и о связанных с нею народных преданиях. Измерить её глубину ещё никому не удавалось: сколько ни бросали туда факелов, все они потухали уже в самом начале падения, задушенные ядовитыми испарениями темноты. В Богемии говорят, этот колодец ведёт к центру Земли; там простирается круглое изумрудное море, и в море том есть остров, на котором обитает Гея, мать Ночи…