class="p">— У меня есть подтверждение о моей ДНК, — сказал я в оправдание своих поздних ночных блужданий и праздного настроения.

— И ты беспокоишься о встрече со своим отцом? — спросила она, хотя это был не вопрос, а скорее констатация факта.

Я взял ее руки в свои, провел большим пальцем по костяшкам и вздохнул от ощущения ее плоти против моей. Даже этот небольшой контакт был как бальзам на душу, но я все равно жаждал большего.

— Я всегда так стремился произвести впечатление на Джузеппе, — негромко признался я. — Настолько, что я ни о чем не спрашивал, хотя, возможно, следовало бы. Но я отчаянно нуждался в его одобрении, в его любви, хотел почувствовать гордость отца, потому что у меня его никогда не было. А теперь… он у меня есть, когда я уже слишком стар, чтобы в нем нуждаться. И я боюсь, что уже слишком поздно.

— Он будет любить тебя, — вздохнула она, сказав то, чего не договаривал я. То, что я не хотел признавать. Я всегда жаждал любви родителей, и теперь, когда у меня действительно есть родитель, я боялся, что время, проведенное нами в разлуке, то, что я сделал в своей жизни до сих пор, сделает меня в его глазах меньше, чем всех остальных его сыновей. Что я никогда не сравнюсь с ними, когда дело дойдет до его любви. — Как он не может?

Я долго смотрел на нее, солнце пробивалось к горизонту через окна за ее спиной и золотило ее теплым светом, который освещал ее рыжие волосы и поджигал их.

— Я думаю, что если бы не нашел тебя, то до сих пор был бы потерян на той горе, — вздохнул я, крепче сжав ее руку и потянув ее на себя, чтобы она села рядом со мной.

Она опустилась ко мне на колени, облокотившись на мои бедра и переместившись в мое пространство, провела рукой по моей челюсти и смотрела в мои глаза, пока я не смог больше выдерживать ее взгляд. Фрэнки все еще охотился за информацией о Дюке для меня, ему удалось обнаружить достаточно следов, чтобы предположить, что ублюдок выжил, и тот факт, что он все еще где-то там, наполнял меня такой черной тьмой, что я не мог видеть сквозь нее, когда бы я ни уделял ей свое внимание. Я обещал ей головы тех, кто причинил ей боль, и до сих пор не выполнил это обещание. Это резало меня изнутри.

Уинтер либо не заметила мрачного поворота моих мыслей, либо предпочла проигнорировать это, устроив свою задницу на моих коленях и проводя руками по моему телу так приятно, что я не мог не расслабиться. Я наблюдал за ней, когда она смотрела на мою грудь, кончиками пальцев лаская шрамы, украшавшие мою плоть, заставляя мою кожу покалывать от ее нежных прикосновений, пока она исследовала мою кожу с пылким обожанием.

— Ни одна из них не причиняла такой боли, как та, что здесь, не так ли? — вздохнула она, проводя пальцами по моей груди, рисуя узоры на моем сердце. — Та, что была дана тебе, когда они убили твою мать и лишили тебя семьи. То, что ты всегда чувствовал, но никогда не понимал…

— Я не чувствую ее так сильно, когда я с тобой, — признался я, мои руки все еще лежали на подлокотниках кресла, в котором мы сидели, намеренно не прикасаясь к ней в какой-то смутной попытке не дать моей тьме проникнуть в нее. — Но я сейчас не очень хорошая компания, куколка.

— У меня в сердце нет такой боли, как у тебя, — сказала она. — У меня вообще ничего не было в сердце до того, как я встретила тебя… оно было просто пустым.

Мое нутро неприятно скрутило от ее слов, и я ненавидел, что не могу сказать ничего, что могло бы исправить ситуацию.

— Но сейчас, — продолжила она, наклоняясь, чтобы провести губами по моему колотящемуся сердцу. — Оно наполняется.

Я застонал, когда она переместила свой рот на шрам, проходящий по моим ребрам, на след от пули на плече, на щеку. Мои пальцы обвились вокруг подлокотников и впились в них, пока она продолжала выискивать мои шрамы и целовать их все — не так, как будто пыталась сделать их лучше, а так, как будто обожала каждый из них.

Она соскользнула с моих коленей и опустилась на колени между моих раздвинутых бедер, спуская мои треники, чтобы обнажить толстую длину моего члена. Когда она поцеловала меня туда, я застонал, мои глаза закрылись, когда я откинул голову назад и сосредоточил каждый дюйм своего внимания на том, что она делала.

Ее язык провел плавную линию от основания моего ствола до самой головки, затем она провела им по кончику, тихо застонав от моего вкуса, слизывая бисеринки выступившей влаги. Ее губы сомкнулись вокруг меня, а мои пальцы впились в подлокотники, когда она взяла меня полностью, долго и усердно посасывая мой член, как будто в мире не было ничего лучше, чем поклоняться ему.

Я снова застонал, когда она втягивала и вынимала меня, ее губы были горячими, а язык — дьявольским, в то время как ее приглушенные стоны едва не довели меня до безумия.

Я заставлял себя не двигать бедрами и не хватать ее за волосы, отдаваясь ее власти, позволяя ей уносить мои заботы движениями своего рта.

— Иди сюда, куколка, — умолял я, желая поцеловать ее, пока мое сердце не разорвалось и не залило кровью нас обоих.

Я был так зациклен на этой девушке, так одержим ею, что знал, что это никогда не закончится. Она была всем, чего я даже не знал, что хочу, и я уже не мог представить себе завтрашний день без нее рядом со мной.

Уинтер еще несколько раз вобрала мой член в рот и вынула его, словно не хотела останавливаться, прежде чем встать и забраться ко мне на колени.

Я сжал руки в кулаки на подлокотниках, когда она снова придвинулась ко мне, желая обладать мной, взять меня, владеть мной в этот момент. Она удовлетворяла мои потребности так, как могла только она, успокаивая боль во мне, которая когда-то была сырой без нее. Она хотела заботиться обо мне, и сейчас я просто хотел позволить ей, отказаться от контроля и позволить ей иметь меня так, как она захочет.

Она наклонилась вперед, чтобы поцеловать меня глубоко и медленно, ее язык был соленым от вкуса моего желания, а губы пухлыми от времени, проведенного в