— Человек, твоя дерзость неуместна. Одна моя мысль, адресованная системе защиты, превратит тебя в…

Звонкий, оглушительный выстрел разорвал тишину кабинета.

— Многие думали так же, — невозмутимо произнёс Онжилай, даже не посмотрев в сторону огромной дыры в облицовке, за которой искрило разбитое пулей приёмопередающее устройство системы охраны. — Тебе нужно усвоить одну древнюю истину. Не знаю, кто её автор, но звучит она приблизительно так: «Господь сделал нас разными, но потом пришёл господин Кольт и уравнял всех в правах».

— Ты угрожаешь мне?

— Зачем? Я констатирую факт. Ты ведь не хуже меня понимаешь, насколько весомый аргумент в моих руках? Одно неправильное движение, — он усмехнулся, — и всё твоё суперсовершенство превратится в безобразную кляксу на стене. Будет гораздо лучше, если мы сможем просто поговорить. Но прежде ты должен усвоить, кто мы.

Нагаев вопросительно поднял бровь.

Ничто не могло удивить его в этом мире. Глупый человек вознамерился угрожать ему. Пусть попробует. Это даже забавно…

— Перед тобой экипаж колониального транспорта «Европа».

В рассудке Нагаева вдруг возникло ощущение сбоя.

Теория вероятности, конечно, допускала один шанс из миллиона, но…

— Знакомься, это Беат, рядом с ней Андрей Дибров, он же Кайл… вот наш непревзойдённый гений инженерной мысли, бывший глава проекта колонизации Марса Френк Лаумер, далее Антон Столетов, капитан военно-космических сил корпорации «Дитрих фон Браун»… Остальные участники исторического старта «Европы» из границ Солнечной системы, к сожалению, не смогли пережить превратности длительного межзвёздного перелёта, зато наши ангелы-хранители — Мари Лерман и Ян Ковальский — тебе отлично знакомы, я не ошибся?

Ощущение внутреннего сбоя усиливалось.

Нагаев действительно узнал их.

— Так вот, — Онжилай говорил спокойно, раскованно, но за небрежностью и некоторой насмешливостью тона чувствовалась железная воля человека, который не один десяток раз смотрел в ледяные глаза смерти и ни разу не отвёл взгляд… — Мы пришли, чтобы выразить свою признательность. — Каждое слово било Нагаева, словно он испытывал не информационные, а физические удары.

— Признательность за что? — сухо осведомился он.

— За своевременное возрождение людей. Должен сказать — работа по формированию жизнеспособной популяции была проделана блестяще.

Нагаев не нашёлся, что ответить. Он, знающий ответ на любой вопрос, впервые за многие годы не мог прогнозировать ситуацию, его логика оказалась бессильной, чувственное, эмоциональное восприятие сбоило.

— Неуютно? Понимаю. — Онжилай откинул полу плаща, одной рукой достал небольшой свёрток, положил его на стол и добавил: — Я хотел сделать руководителю колониальной администрации небольшой подарок.

— Что это?

— А как сканеры? Неужели отказываются работать?

Нагаев вдруг понял, что совершенно не управляет ситуацией. Более того, он всё глубже погружался в пучину непонятного шока, словно окружающий его мир окончательно утратил ясность и предсказуемость. Почему это происходило? Что особенного в человеке, глядящем на него без страха, с дерзким вызовом во взгляде?

Он всё же не удержался от моментального сканирования свёртка, словно неведомая сила играла с ним, заставляя совершать определённые поступки помимо воли.

Внутри оказалась перевязанная ленточкой пластиковая коробка. Очень древняя, вероятно, прибывшая на Процион вместе с колониальным транспортом.

Так и есть. Ясно читаемая маркировка гласила: «Произведено на Марсе. Концерн „Новая Азия“. Конструктор „Создай себе друга“».

Нагаев пошатнулся.

Конструктор. Набор комплектующих, предназначенный для сборки уменьшенной модели человекоподобного робота.

Этот Онжилай издевался над ним!

— Ярость? Обида? Согласен, неприятные чувства. Но вдумайся — они твои. И постарайся уяснить — ты не сверхсущество.

— А кто я, по-твоему?

— Не очень удачный синтез кибернетических компонентов с биологическими тканями. Тупиковая система. Я могу причинить тебе непоправимый вред как минимум тремя разными способами. Например, свести с ума, используя глубокое знание психологии. Или разрушить программное ядро, пользуясь определёнными наработками в области кибернетики. А можно тривиально нажать на курок…

— Ты пытаешься меня унизить? Зачем?

— Я открываю тебе истину. Ты никогда не станешь полноценным существом. Уже не киберсистема, но ещё не человек. Ты нечто иное, не научившееся жить, но уже поставившее себя выше всего и всех. Чего стоят твои метаболические преобразователи? Какой толк от биохимии, симулирующей чувство страха, если нет причины для возникновения этого чувства? Пока ты не загрузишь в себя пережитый кем-то ужас, ничего не заработает, верно? Точно так же у тебя нет внутреннего стимула для любви, ты даже не в состоянии испытать удовольствие от совершения тех или иных поступков, ибо они предсказаны, понятны, мотивированы и проходят как обычное механическое действие, я правильно излагаю?

Нагаев долго молчал, потом был вынужден кивнуть.

— Я пришёл сюда не затем, чтобы унизить тебя или отомстить за опыты над людьми. В конце концов, для мести есть более эффективные способы.

— Тогда к чему эта издёвка? — Нагаев указал на пакет.

— Я доказал, что у тебя есть собственные чувства. И нет повода оставаться в тупике, мрачно ожидая конца всего сущего. Мы можем разойтись врагами, но в таком случае я не доставлю тебе удовольствия борьбы — просто шлёпну, как неудачную выходку процессов саморазвития.

— Ты слишком самонадеян.

— Ничуть. — Палец Онжилая ласково погладил курок оружия, столь мощного из-за своей простоты и древности, что пуля, выпущенная из него, запросто могла превратить сложные биокибернетические конструкции в месиво из окровавленной плоти и осколков металлопластика. — Френк, скажи ему, а то у меня сейчас иссякнет аргументация…

Лаумер откашлялся.

— Есть несколько причин, по которым нам не следует конфликтовать, — произнёс он. — Человекоподобные машины, как и все окружающие нас в данный момент системы или конструкции, были разработаны людьми. Это происходило несколько веков назад в иной звёздной системе, и нет смысла искать на Проционе виновников происходящего: те промышленные группы, равно как и отдельные представители мира науки, идолами которых являлись слава, деньги, неуёмные амбиции, — все они остались в прошлом, за десятки световых лет отсюда. Мы даже не знаем, что произошло за этот период на Земле или внутрисистемных колониях. Курс, проложенный для «Европы», не являлся секретом, но спустя столетия на орбитах Проциона так и не появился ни один корабль. Возможно, мы — я имею в виду всех разумных обитателей планеты, включая анклавы андроидов, — остались единственными представителями разума в обозримом пространстве. Более того, у нас имеется сумма уникальных технологий, способная довести преобразование Проциона до логического завершения первоначального проекта. Поэтому тривиальная месть при обсуждении проблемы показалась нам неуместной… хотя, если ты или тебе подобные будете упорствовать, настаивая на своём мнимом превосходстве, я, наверное, не стану мешать Онжилаю. Хочу заметить лишь одно — порочную практику подчинения мыслящих машин ввели отнюдь не мы, и тем более за неё не могут нести ответственность люди, родившиеся здесь, на Проционе.