она успела бы ускользнуть от него у самой фермы. Она была уже там, а он еще не показывался; она уже бежала вдоль построек, и вот снова перед ней Варезская дорога. Там тоже проехал снегоочиститель. Она рванулась вперед. Через сотню шагов остановилась, огляделась. На снежной равнине не было ни души. Падали редкие хлопья, на горизонте угадывалась полоска голубого неба.

Ну и комедия! С чего это Бертрану взбрело в голову бегать за ней? Если бы, предположим, она ломалась, подождал бы, только и всего. Или бы отказался от любовного приключения, как он уже это сделал однажды. А может, просто она собиралась испытать его, хотя желала только одного — броситься в его объятья. Но дело было вовсе не в этом. Она и сама не знала, в чем было дело. Вдруг она заметила Бертрана вдалеке, на откосе дороги. Он стоял к ней спиной. Должно быть, заблудился около фермы, где следы переплелись, и сделал порядочный крюк, чтобы ринуться ей наперерез. Это ему не удалось. Едва она его заметила, как снова бросилась бежать по дороге, повернув обратно к деревне.

Слева была изгородь. Она обогнула ее и побежала параллельно. Сквозь редкие хлопья виднелся кусочек голубого неба. Она метнулась навстречу этой голубизне. Дальше тянулся откос, у края которого, возле самой реки, росли тополя. Несмотря на бездорожье, она быстро добралась до берега. Оказавшись среди обнаженных деревьев, обернулась и увидела Бертрана, скользившего по склону вниз. По чистейшей случайности он нашел ее след. Быть может, и он решил идти куда глаза глядят, навстречу голубому небу.

Но дело было опять-таки не в голубом небе. Дело было гораздо более мучительным, Эмилии непонятным и имевшим, однако, отношение к самому восприятию света. Не только света вообще, снега, неба или моря. Когда этот неведомый свет заполняет вас, околдовывает тело, на сердце захолонет. Вдруг Эмилия поняла, что она продрогла до костей. Ведь она была в одном платье. И опять бросилась бежать.

Мороз крепчал. Она ощутила это еще сильнее, когда добралась до берега реки. Реку совсем сковало льдом. По берегам лед был неровным, так как уровень воды опустился. На середине, где течение было сильнее, вода замерзла лишь ночью, и корку льда метра в два шириной слегка припорошило. Не колеблясь, Эмилия пошла через реку. Добравшись до середины, она услышала продолжительный треск и решила идти напропалую. И все же благополучно перешла на другой берег и поспешила скрыться в зарослях кустарника.

Там простиралось болото. Утонуть не утонешь, но и передвигаться трудно из-за множества кочек, запорошенных снегом. Она упрямо двинулась в путь, спотыкаясь, то и дело падая, повторяя про себя: «Ничего страшного, не утону. Ничего страшного…» И вдруг вспомнила о Бертране. Если он вздумает перейти реку, можно не сомневаться: на середине лед не выдержит. Только ей подумалось, что надо повернуть к реке, от которой она отошла едва ли на сто шагов, как в ту же минуту она услышала глухой продолжительный треск, а затем жуткий грохот. «Лед провалился», — мелькнуло в голове. И она снова побежала.

Добралась до открытого склона, с трудом вскарабкалась. Остановилась почти наверху, прошептала: «Я тоже погибла». Чудовищный холод пронзил тело. Она посмотрела на голую руку — та была почти белой. Еще четверть, полчаса (откуда знать, сколько) шла вслепую, потом упала.

По-видимому, она находилась на обочине дороги, так как видны были следы шин. Узнать дорогу и окрестности она не могла. Прошептала: «Бертран». Она ни о чем не сожалела, ей было уже все равно. Теперь на снегу сверкало солнце. Неужели это смерть?

Она потеряла счет времени. Опять смотрела на руку. Бесчувственные пальцы напрасно пытались дотянуться до чего-то в снегу. До чего? До цветка… Все вокруг внезапно покрылось цветами. «Фиалки…» — прошептала она.

«Это не фиалки», — тотчас ответил ей чей-то низкий голос. Бертран лежал рядом с нею в заледенелом пальто. Он выбрался из воды и теперь тоже умирал. Она не удивилась. Опять прошептала: «Фиалки». — «Не фиалки, — возразил Бертран. — Перекати-поле. Тут берег моря. Это перекати-поле. Море, — повторил он. — Весна».

Разговор внезапно прервался. Сказать больше было нечего. Свет в глазах померк.

Говорят, то есть, это Мазюро, фермер из Сёй, рассказывает, их подобрали, оттерли снегом, отправили в больницу. Вот уже несколько лет они живут, как и все прочие смертные. И может, доживут до глубокой старости. У их детей глаза цвета моря.

André Dhôtel «Conte d’hiver»

© Gallimard, 1977

© Г. Беляева (перевод), 1990

Катрин Лепрон

ЭММА, ИЛИ ПРЕГРАДЫ

Ночная смена опять насыпала сахару в табельный отметчик. Его часы показывали 2.13. Эмма не глядя взяла свою карточку номер 1115 — в верхней части второй колонки, справа от двери. Сунула в серый ящик. Клац! Так и отпечаталось: 2 часа 13 минут. Эмма часов не носила, ей не надо было узнавать точное время. Часовые стрелки вращались у нее внутри. Сейчас было где-то между 5.48 и 5.55, скорее всего — 5.55, раз идти по Вокзальной авеню ей мешал поднявшийся ветер.

Путь до работы Эмма проделывала пешком. Деньги, отложенные на покупку машины, съел в конце концов столовый гарнитур в деревенском стиле, который самолично выбрала мать. Старая мебель в гостиной семейства Сарро вдруг оказалась приземистой, громоздкой и мрачной. Именно эти три прилагательных употребила мадам Сарро, чтобы выразить свое в ней разочарование (неудовольствие вообще было тем чувством, которое выражалось ею с особым тщанием — отточенным, нередко даже красочным, слогом). Не она заставила Эмму купить столовый гарнитур вместо планировавшейся машины. Эмма сама, когда скопилась нужная сумма, сказала: «Если подумать, то это не такая уж и блестящая идея». («Если подумать» — выражение, которое часто употребляет санитар Жером Сальс.) Она прикинула, что ей пришлось бы выходить из дому так же, как и раньше — на случай, если машина вдруг не заведется. Потом раймондская автострада 4-Л: надо иметь в запасе добрых двадцать минут, чтобы в случае прокола успеть сменить колесо. Вполне возможно, что после того, как будет поставлено запасное колесо, забарахлит мотор. В общем, ей придется отправляться в дорогу даже минут на двадцать раньше, чем если бы она пошла пешком. Игра не стоила свеч. К тому же при всех этих мерах предосторожности не исключена дорожная авария. Поездка на машине могла превратиться в ад. И сколько бы Эмма ни сыпала сахару за завтраком, она не могла помешать времени бежать. Мадам Сарро не поняла последней фразы, произнесенной старшей дочерью,