Джон взял за обычай бродить по Верхнему лугу, по пояс в траве, наблюдая за древним зданием. Там не горело ни огонька. Ни звука не доносилось из темных провалов разбитых окон. Но в ушах у Джона неотступно звучали слова Лукреции, смысл которых ускользал от него, как вода от Тантала в пруду.

Мы просто обмениваемся нашими желаниями…

Что она имела в виду? Джон отчаянно бился и извивался на крючке вопроса, но никак не мог освободиться. Он раздраженно рявкал на поварят в кухне и надолго погружался в задумчивость, из которой выходил лишь после окликов Филипа. Ближе к зиме с Элминстерской равнины задул холодный ветер. Овсянка стала жиже, а хлеб — грубее.

— Помнишь ковриги Финеаса? — спросил Филип, когда из печей вынули последнюю партию темных буханок.

— Даже Финеас не испек бы вкусный хлеб из молотых бобов и ржи, — ответил Джон. — Мы с таким же успехом можем замешивать тесто из пыли, наметенной в конюшне.

— Некоторые поговаривают об уходе. — Филип отломил кусок хлеба и принялся мрачно жевать. — «Пост леди Лукреции» — вот как они называют такое питание.

— Кто именно? — резко осведомился Джон. — И куда они пойдут? В Зойленд?

— Счетные книги Бена не лгут. К пахотному понедельнику мы будем есть свои башмаки. — Филип уныло уставился на собственную потрепанную обувку. — Если они у нас еще останутся к тому времени.

— Адам и Ева спрятались в саду Едемском, — объявил Эфраим Клаф озадаченным прихожанам в следующее воскресенье. Почему-то он поджидал их снаружи. Стоял перед дверью, с диковато выкаченными глазами. — Но Бог изобличил ослушников в смоковных опоясаниях. Теперь я узнал, что их падшие потомки повторяют древнюю ошибку, обертывая тряпьем колени для своего удобства и облегчения.

— О чем он говорит? — прошептал Филип. — И для чего здесь это?

Вдоль стены церкви стояли в ряд тачки, наполненные гравием и галькой. Джон недоуменно потряс головой.

— Но слуг Божьих не обмануть. — Эфраим погрозил обличительным пальцем, как если бы стоявшие перед ним мужчины и женщины были детьми малыми. — Обернитесь фиговыми листьями, и Бог сорвет их с вас. Раскрасьте лица, коли хотите. И Бог отмоет вас дочиста. Посмейтесь над Богом, и Он посмеется над вами. — Он скривил губы в ухмылке. — А насмехается Бог жестоко.

Эфраим указал на миссис Поул. Два ополченца крепко схватили за руки костлявую женщину, завизжавшую от негодования, а третий задрал ей юбки, открывая взорам обмотанные тряпицами колени.

— Сними их! — крикнул Эфраим.

Солдат сорвал повязки, раздирая ткань. Ропот протеста пробежал по толпе, но остальные ополченцы вскинули мушкеты. Эфраим обвел пристальным взором мужчин, мальчиков и женщин:

— Кто следующий?

— Кто-то донес на нас, — пробормотал Филип. — Не иначе.

— Но кто? — спросил Джон.

В следующий миг его внимание привлекло какое-то движение. Вперед решительно выступила Лукреция, с сурово сдвинутыми бровями:

— Я подам пример своим слугам, пастор Клаф.

Когда она подняла юбки, показывая грубые шерстяные чулки, Джон заметил, как на лице Эфраима мелькнуло зачарованное выражение. Мужчины и женщины вокруг него снимали с ног повязки с тряпичными подкладками. По знаку Эфраима солдаты вытолкнули вперед нескольких подчиненных Мотта. Закатив тачки в церковь, садовники принялись рассыпать их содержимое по полу. Мелкие камешки со стуком раскатывались по каменным плитам.

— Поразит тебя Господь на коленях и голенях, — возгласил Эфраим. — Теперь входите в дом Божий так, как вы заслуживаете. На коленях.

Их загнали внутрь. Джон чувствовал, как камешки впиваются в колени. Со своего места он видел чепец Лукреции. Молодая женщина стояла на коленях впереди своих слуг, прямая и неподвижная.

— Сколько там ополченцев? — спросил Адам Локьер вечером, потирая все еще ноющие колени. — Две дюжины? А нас четыре десятка. Я говорю о способных держать в руках оружие.

— И один предатель, — сказал Филип, мрачно оглядываясь вокруг. — Откуда Клаф узнал?

— Мы можем выгнать их, — гнул свою линию Адам.

Но мистер Банс покачал головой:

— Они вернутся с Марпотом и остальными. Леди Лукреция один раз его уже выпроводила.

— Ну и что, если он заявится? — упорствовал Адам. — Мы вышвырнем отсюда и его тоже…

Мистер Банс опять покачал головой:

— Не выйдет. Когда Марпот узнал, что епископ сбежал, он отрезал носы всем его слугам, даже мальчикам.

— А в Мэшолте отрубил одному мужику руки, — добавил Стоун.

— Так что же нам делать? — сердито осведомился Адам. — Молча терпеть?

Джон, сидевший на другом конце стола, вспомнил густобровое лицо Эфраима под своим занесенным кулаком, искушающе открытое для удара. Но потом подумал о соглашении Лукреции с Марпотом, в чем бы оно ни заключалось. О часах, что она проводит в церкви с Клафом. Она спасала Яппа. Спасла Бакленд…

— Мы ничего не можем поделать, — сказал он.

То же самое повторилось и в следующее воскресенье, и в следующее за ним. Эфраим Клаф явно упивался своими новыми порядками и распинался перед паствой, пока стоны и страдальческое мычание людей не начинали заглушать его голос. Джон заметил, что речи свои пастор обращает преимущественно к Лукреции. Выходя ковыляющей поступью из церкви вместе с остальными, молодой человек стискивал зубы при виде надменной ухмылки Эфраима. Выпущенный из холодного пустого помещения, он избавлялся от боли в ногах и коленях, совершая длинные прогулки вокруг дома. Под конец он всякий раз оказывался на Верхнем лугу над церковью и бродил там, утопая в высокой густой траве. В Андреев день дул пронизывающий холодный ветер, но Джон его не чувствовал. Он смотрел на церковь, пытаясь вообразить, что происходит в ее стенах.

Окна по-прежнему оставались темными. Из них по-прежнему не доносилось ни звука. Мало-помалу ветер улегся, огромная колокольня неясно выступала на фоне пасмурного неба. Над ней сгущалась серая облачная пелена. Чуть погодя в воздухе закружились первые снежинки. Потом Джон услышал крик.

* * *

Это не мое лицо, думала Лукреция, неподвижно глядя в трюмо вечером накануне свадьбы. Не мои руки и ноги. Не мои груди и половые части… При мысли о завтрашнем дне она содрогнулась. Когда представила, как вступает в церковь, ощущая на своей руке холодную влажную ладонь Пирса. Весь дом вокруг нее гудел — от чердака, где обитали служанки, до кухонь далеко внизу, где трудились повара.

Он там, в кухнях. Готовит праздничный пир по случаю бракосочетания. Завтра он снова всех обманет своими блюдами, только по-другому. И она тоже всех обманет. Мне надо лишь произнести нужные слова, напомнила себе девушка. Вокруг нее суетилась Джемма, расчесывая и накручивая на папильотки волосы. Потом в коридоре послышались тяжелые шаги. Поступь отца.