лидером. Среди стран, куда Англия вывозила товары, Россия занимала четвёртое место. К тому же изрядная часть русского товара, вывозившегося в Германию и Голландию, тоже, в конце концов, оказывалась на английском рынке. По реэкспорту колониальных товаров она делила первое место с ганзейскими городами Германии. Особое значение приобретал русский рынок в годы промышленных кризисов. Так в 1841–1842 годах на фоне общего спада мировой торговли ввоз английских товаров в Россию продолжал расти.

Англия оставалась не только основным торговым партнёром петербургской империи, но и её главным кредитором. Английский капитал участвовал в семи из десяти внешних займов, заключенных царским правительством в 1840–1860-х годах [Источники не сходятся в оценке общей суммы финансовых обязательств Российской империи. По оценке А.Д. Друяна, в 1841–1853 годах новых займов получено на 70.1 млн. серебром, а на уплату процентов и погашение прежних займов израсходовано 149.3 млн. руб.[439] По другим подсчётам, только в 1840–1849 годах взято займов на 101 млн. руб.[440] Особый интерес представляет запутанная история так называемого голландского займа. На Венском конгрессе Британия взяла на себя обязательство погасить часть кредита, взятого царским правительством на голландском финансовом рынке во время наполеоновских войн. Причём Лондон и Петербург обещали продолжать платежи даже в случае возникновения войны между двумя странами. Голландский король тоже взялся погасить часть займа, но лишь при условии, что Бельгия, присоединённая к его владениям по решениям конгресса, останется под его властью. После отделения Бельгии правительство Голландии платежи прекратило, но Англия продолжала выполнять свои обязательства — в результате сэкономленные царём средства пошли, по мнению Маркса, на подавление польского восстания]. Хотя большая часть средств была получена на лондонском финансовом рынке, царь брал в долг также у банкиров Берлина и Парижа.

Первая русская железная дорога, связавшая Петербург с Москвой, строилась при помощи иностранных займов. Требовались иностранные кредиты и на строительство железнодорожной линии на Варшаву. Большая часть денег была получена в 1840 году в Берлине, хотя участвовали в кредитовании проекта капиталы также из Англии и Голландии. Поскольку русское железнодорожное строительство всё больше зависело от берлинского финансового рынка, Пруссия не преминула воспользоваться своим влиянием, когда в Петербурге обсуждался проект железной дороги на Либаву. Эта дорога могла создать серьёзную конкуренцию прусской торговле, и под давлением Берлина царское правительство вынуждено было от него отказаться.

Несмотря на активное участие Пруссии, английский капитал играл решающую роль в первой волне русского железнодорожного строительства. По подсчётам советских историков, «доля английского капитала составляла на время подписки примерно половину общей суммы всех займов на финансирование железнодорожного строительства»[441]. Деньги, взятые взаймы русским правительством, часто оставались на Западе. На них закупалось железнодорожное оборудование в Англии и Североамериканских Соединённых Штатах. Чтобы поддержать свою кредитоспособность, петербургское правительство вынуждено было продавать своё золото Английскому банку.

Впрочем, во время кризиса 1847 года финансовые рынки в Лондоне и Париже сами стали нуждаться в русских деньгах. Европейский промышленный кризис затронул Россию весьма болезненно, но не сразу. На первых порах возникло ощущение, будто аграрно-сырьевая Россия оказалась в лучшем положении, чем западные страны, поражённые промышленным спадом. Русское сырьё и продовольствие были закуплены ещё до того, как разразился кризис. В итоге западные промышленники остались с горами нереализованной продукции, а русские поставщики — с наличными средствами. У царского правительства неожиданно обнаружились лишние деньги, и оно начало активно играть на рынке, скупая французские, английские, голландские, австрийские и прусские фонды. Промышленный спад 1847 года возродил в Европе славу России как «богатой страны», но, по ироничному выражению Маркса, свою славу она «должна была купить за наличные деньги»[442]. К тому же скупка царским правительством ценных бумаг в Лондоне и Париже происходила на фоне оттока английских капиталов из России. В итоге, по мнению Струмилина, изрядная часть русского золота, рухнувшего во время кризиса на лондонский рынок, принадлежала «уже не русскому царю, а английским капиталистам, проникшим уже давно в Россию, и было извлечено оттуда в опасный момент для спасения собственной страны от денежного кризиса»[443].

Уже следующий год показал, что «преимущества», которыми обладала российская экономика, были мнимыми. За спадом спроса на промышленную продукцию последовал катастрофический спад спроса на сырьё. Русский экспорт, по подсчётам Струмилина, разом снизился на 40%. Такой удар, по словам Струмилина, «не мог пройти бесследно для торговли и промышленности России»[444] [Для Струмилина кризис 1847 года оказывается серьёзной методологической проблемой. Ведь это — «бесспорное отражение мирового капиталистического кризиса в крепостнической России» (С. 475). Подобную зависимость можно объяснить существованием элементов капитализма, которые, по мнению Струмилина, были второстепенными. А признать, что не «буржуазные элементы», а сам крепостнический строй был глубоко интегрирован в мировую капиталистическую систему и был её важной частью, для советского академика было идеологически невозможно].

Страна испытала на себе все прелести своего «периферийного» положения в мировой экономике. В ситуации спада иностранные инвестиции начинают «репатриироваться» в страны «центра», где возникает острая нужда в деньгах, спрос на сырьё падает, а потребность в импорте промышленной продукции остаётся на достаточно высоком уровне. Избыток денег сменяется их катастрофической нехваткой. В 1848 году российский бюджет был сведен с дефицитом в 32 млн. рублей. Золотой запас, хранившийся в подвалах Петропавловской крепости, таял на глазах. Только за один год он сократился на 17%.

Важнейшим историческим последствием промышленного кризиса 1847 года стала волна революционных выступлений, прокатившихся по Европе в 1848–1849 годах. Правительство Николая I воспринимало эти события как прямую угрозу и настроено было активно участвовать в подавлении западных революций. Однако война стоит денег, а их не было. Здесь на помощь Петербургу в очередной раз пришёл Лондон. Разгром венгерской революции 1848 года был осуществлён русскими штыками, но на английские деньги. Средства на финансирование венгерского похода предоставил лондонский банк «Берингс», традиционно связанный с правительством и королевским двором. Банк ссудил царю 5 млн. фунтов (35 млн. рублей), необходимые для этой войны.

Конфликт с Британией

Итак, нельзя говорить, что в середине XIX века резко снизилась потребность Британии в русском сырье или нужда России в английских деньгах. И всё же положение дел существенно изменилось. С одной стороны, стратегическое значение русских поставок сокращалось по мере перехода от парусного к паровому флоту. А с другой стороны, росла конкуренция: товары, поставлявшиеся из России, могли быть доставлены из других мест. Зато в качестве рынка сбыта Россия и страны Ближнего Востока стали значить для английского капитала куда больше, чем в прежние десятилетия. Но именно здесь