Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Платьев мы не шьем, это не по нашей части, а вот ежели завить или причесать – так в лучшем виде можем, пожалуйте, мадам.
Выскочила я из магазина, ажио в краску бросило. Нет, думаю, надо будет толком адрес расспросить, не иначе. Собралась я домой, да думаю, вот только часы продам, тут ошибки не выйдет, подходящих магазинов – сколько хочешь. Захожу, спрашиваю:
– Не купите ли, дескать, у меня золотые часы мужские с цепочкой.
– Покажите, – говорят.
Повертели мои часы да и отдают назад:
– Нам такого товару не надобно.
– Почему, – говорю, – а если по сходной цене?
А приказчик эдак ядовито улыбнулся и спрашивает:
– Сколько же вы хотите за них?
– Да за сто пятьдесят отдам.
– Нет, – говорит, – красная цена вашим часам пять целковых.
– Как? – вскричала я. – Пять целковых за золотые часы?
– Да они у вас кастрюльного золота, т. е. медные-с.
Как я вышла на улицу – не помню, испугалась, но не поверила: не может этого быть. Зашла к другому часовщику, а тот за них трешку мне дает. Тьфу ты пропасть, думаю. Ну я, конечно, женского полу, провинциалка: ну а Иван-то Иванович чего же глядел?.. Ну, подожди же, думаю, задам я тебе. Вытащила я из кошелька записку с адресом, прочла и наняла извозчика на Никитскую. Еду, а сама от нетерпения и злости так и ерзаю, так и ерзаю на пролетке. Подкатили мы к дому, пробежала я в подъезд опять мимо швейцара с золотыми пуговицами, поднялась на третий этаж – та же дверь направо, полуоткрыта. Взглянула: над дверью номер шестой. Вхожу, а мне навстречу горничная. Спрашиваю сердито: «Что, ваш Иван Иванович будет ли дома?» – «Дома, пожалуйте», – отвечает и открывает мне дверь направо. Вхожу и вижу: в глубине комнаты за столом сидит человек и на меня смотрит. Евонный брат, подумала я.
– Позовите ко мне Ивана Ивановича, – говорю.
А он отвечает:
– Я и есть Иван Иванович.
– То есть в каких смыслах? – спрашиваю.
– А очень, – говорит, – просто: отца моего звали Иваном и меня тем же именем крестили.
– Странно, – говорю.
А он:
– Садитесь, пожалуйста, сударыня. Скажите, вы часто страдаете головными болями?
– Вы мне, пожалуйста, тут зубы не заговаривайте, а подайте-ка лучше мне мой чемодан, что привезла я сегодня утром к вам с вокзала, да позовите скорее Ивана Ивановича.
Он ласково посмотрел на меня и успокоительно заметил:
– Хорошо, хорошо, голубушка, и чемодан ваш сейчас принесу, и Ивана Ивановича позову. Успокойтесь, не волнуйтесь. – А затем, передохнув, Еще ласковее сказал: – Разденьтесь, пожалуйста.
– Это что же такое? – вскочила я. – Какое такое право имеете вы эдакие бесстыжие слова произносить? Впрочем, я вижу, все тут одна шайка мошенников, и не о чем мне с вами разговаривать.
С этими словами я вышла из его комнаты и в прихожей, чуть не сбив с ног горничную, кинулась в левую дверь, в свою комнату к чемодану. Что за притча, а комната-то и не моя. Круглый стол с пустыми бутылками и какой-то полуголый мужчина в кровати. Я так и остолбенела, а он усмехнулся пьяной улыбкой и проговорил:
– Экую красавицу мне шлет судьба.
Я бегом из комнаты, скатилась по лестнице да прямо к швейцару:
– Кто у вас, мол, проживает в шестом номере?
– Как кто, – отвечает, – да доктор по нервным болезням, Иван Иванович Белов.
– Не может этого быть, – говорю, – это квартира Зазнобушкина.
– Какого, – говорит, – Зазнобушкина, у нас такого и в доме не имеется!
– Да, может быть, вы, милый человек, запамятовали?
– Чего там запамятовать, слава те Господи, двенадцатый год при доме живу и не то что по фамилиям, а и по именам каждую квартиру знаю.
Я поглядела в записку и говорю:
– Да это Никитская?
– Никитская, – отвечает.
– Дом номер пятый?
– Пятый.
– Так вот, нате, читайте сами.
– Действительно, – говорит, – адрес наш. А только в шестом номере живет доктор Белов. Тут у вас какая-нибудь промашка вышла.
Вышла я на улицу, так и плачу. И на себя-то мне досадно, и добра своего жалко. Конечно, на мне 300 р. припрятано на шее да в кошелечке больше двадцати осталось. Перееду в гостиницу да там и заявлю в полицию. Хоть тошно мне было, а начала помаленьку успокаиваться. Как вдруг вспомнила: а паспорт у меня будто для прописки мошенники отобрали. В гостиницу ж без документа не пустят. Тут я взвыла белугой. Села на бульваре на скамейку и ревмя реву. Подошел какой-то старичок, подсел и спрашивает:
– О чем вы, голубушка, надрываетесь?
– Как же, – говорю, – не надрываться, когда я в эдакий, можно сказать, переплет попала?
– А что такое?
Я коротко рассказала ему. Старичок покачал головой да и молвил:
– Да это, можно сказать, не поездка, а светопреставление.
– Что же, господин, вы посоветуете мне?
– Да что тут советовать – поезжайте вы на угол Большого и Малого Гнездниковского переулка в сыскную полицию, обратитесь к начальнику, расскажите ему во всех подробностях дело, может, и будет толк.
Поблагодарила я его и пошла, а он еще крикнул мне вдогонку: «Гнездниковский переулок. Помните слово "Гнездо"». Села я на извозчика и поехала. Еду, а сама думаю:
– Может, и этот набрехал. Вон ведь в Москве народ-то какой. Еду в полицию, а того и гляди привезут к архиерею или в родильный приют. Вот, господин начальник, все рассказала по совести. Помогите моему горю, не оставьте без внимания, – и, встав, она поклонилась мне в пояс.
– Вот что, – сказал я ей, – зайдите в мою канцелярию, оставьте точную опись украденного имущества и ваш вышневолоцкий адрес. Если хотите оставаться в Москве, то я могу выдать вам временное свидетельство на жительство. Конечно, вас кругом обмошенничали, но