Секунду Фельзен медлил с ответом.

— Потому что мне повезло в картах. — Слова эти чуть ослабили царившее в комнате напряжение, опять раздался женский смешок. — Простите, я хотел сказать, что смошенничал в картах.

— Повернитесь, задержанный. Вольно!

Поначалу он никого не разглядел. Слезящиеся глаза видели лишь стол, заставленный блюдами с едой. Затем он увидел Вольфа, Ханке, Фишера, Лерера, еще двоих незнакомых ему мужчин и молодую женщину с папиросой во рту.

Лерер улыбался. Бригаденфюреров тоже, верно, забавляла эта сцена. Первым, не выдержав, захохотал Фишер, топая ногами. Вслед за ним захохотали другие; неизвестно чему смеялась и женщина.

— А задержанному смеяться разрешено? — спросил Ханке.

И они опять загоготали.

— Задержанный Фельзен! Смейтесь! — крикнул Фишер.

Фельзен заулыбался и заморгал, силясь изобразить веселье и облегчение. Наконец плечи его затряслись, диафрагма заходила ходуном, и он закашлялся. Он смеялся над собой, смеялся безудержно, чуть ли не до рвоты. Эсэсовцы даже примолкли.

— Задержанному прекратить смеяться, — произнес Лерер.

Фельзен быстро прикрыл рот. И вернулся к позе «вольно».

— Здесь для вас приготовлена одежда. Переоденьтесь.

Пройдя в подсобку, он переоделся в темный костюм, который висел на нем. И присоединился к компании за столом.

— Ешьте, — сказал Лерер.

Он принялся есть стоявшую на столе еду, жадно и неразборчиво. В общей беседе за столом участвовали все офицеры, кроме Лерера.

— Не считайте меня проигравшим, — сказал Лерер.

— Я и не считаю.

— Кем же вы меня считаете?

— Учителем… соответственно вашей фамилии.

— Мы поручаем вам задание, которого вы так хотели избежать, по ряду причин. Вы хороший организатор. Вы человек жесткий. Однако имейте в виду: если в делах невыполнение приказа может обернуться потерей выручки, то на войне потери могут исчисляться тысячами жизней. Индивидуалистам здесь не место. Основное — это дисциплина, а за дисциплину отвечаю я. — Он плеснул себе коньяку. — Итак, почему вы не хотите получить это задание?

— Я не хочу покидать Берлин. У меня здесь предприятие.

— По крайней мере, причина не в девушке.

— Я произвожу качественную продукцию и уже предъявлял отзывы о ней.

— Не увиливайте. Что, кроме собственного предприятия, может удерживать в Берлине простого швабца вроде вас? Это же не Париж, не Рим. Не такой это город, чтобы влюбиться в него. И это не родной мой Нюрнберг. А эти берлинцы? Они, кажется, всерьез считают себя пупом земли.

— Наверно, я ценю их юмор.

— Да, в Швабии с этим у вас было негусто.

— Я не совсем понимаю вас, — с некоторой обидой произнес Фельзен.

— Задавлен свиньей. Каково?

Фельзен молчал.

— Думаете, я не знаю о вашем отце?

— Ну, это пример швабского юмора.

Лерер склонился над столом. Он раскраснелся от выпитого. От него пахло табаком и вином.

— Это задание — ваш шанс… отличный шанс. Вы еще будете мне благодарны за него. Уверен, что будете благодарны.

— В таком случае почему бы вам не рассказать мне, в чем оно заключается?

— Пока рано. Завтра вы явитесь в Лихтерфельде. Я приму от вас присягу.

— Присягу СС?

— Конечно, — сказал Лерер. Потом, заметив, как вытянулось лицо Фельзена, добавил: — Вы отправитесь не на Восток, на Запад.

Они вновь медленно ехали сквозь снегопад, направляясь к северу в сторону Берлина. Знакомым запахом был, как оказалось, запах казарм в Лихтерфельде. Несколько раз на поворотах Фельзен мог различить машину впереди, а в ней офицеров, тискающих девушку. Лерер молчал. У самого Берлина передняя машина свернула к Тиргартену и Моабиту. Лерер велел шоферу сделать небольшой крюк, проехавшись по городу. Фельзен глядел в окно на черневшие в темноте парки, погруженные во мрак дома, безмолвный автовокзал.

— Таково уж свойство войны, — помолчав, заговорил Лерер. — На ней много происходит такого, о чем в мирное время даже помыслить невозможно. В этом смысле война очень увлекательна. Вот, скажем, ты управляешь заводом, зарабатывая столько, сколько даже не снилось простому швабскому крестьянину. Ты пляшешь с девушками в «Золотой подкове», смотришь представления во «Фраските», разгуливаешь по Куфу с денежными тузами. А через секунду…

— Ты уже на Принц-Альбрехтштрассе.

— Новый порядок должен себя защищать. На страх врагам.

— А еще через секунду… И так далее.

— Надо мыслить глобально. Германия — это теперь не просто Германия. Она распространила свою власть на всю Европу, стала мировой державой. И в политике, и в экономике. Отбросьте ваши узколобые представления.

— У меня взгляды крестьянина. Делать деньги полезно.

— Согласен, но надо иметь в виду и перспективу. Рейхсфюрер Гиммлер желает усиления влияния СС и в сфере экономики. Надо это учитывать.

Наконец машина выехала на Нюрнбергерштрассе и остановилась возле дома Фельзена. Он вылез, поднялся к себе на этаж и обнаружил, что входную дверь починили. Вошел, закурил папиросу. Потом, заглянув за темную штору в окно, увидел, что машина ушла.

Курфюрстендамм была в двух шагах. Он пошел пешком. На улице было пусто. Резко похолодало.

Фельзен подошел к дому Эвы сбоку, со стороны узкого проулка. Прошел в ворота. Кучи земли и мусора прикрыл снежный ковер.

Дверь была заперта. Побарабанив в нее, он отступил и влез на одну из мусорных куч, чтобы посмотреть, не горит ли свет где-нибудь в окне. Потом громко позвал Эву. Через несколько секунд открылось какое-то окно и ему посоветовали не орать, а лучше проспаться.

Он побрел обратно домой. Там, полежав в ванной, наконец лег в постель. Было уже половина третьего. «Позвоню ей утром», — решил он, и провалился в глубокий сон. Но за ночь он просыпался четыре раза, каждый раз в страхе и словно от удара. В носу стоял какой-то мерзкий запах, а перед глазами будто кадры из дурного сна — белое поле и дорога, длящаяся без конца. Ему пришлось зажечь лампу и спать уже при свете.

26 февраля 1941 года, казармы СС, Унтер-ден-Айхен.

Берлин, Лихтерфельде.

Фельзен сидел в вычищенном до блеска коридоре возле кабинета Лерера и глядел, как двое солдат в гимнастерках подметали пол. Дважды за последние пятнадцать минут к ним подходил сержант, давал им пинок в зад и салютовал Фельзену, чувствовавшему себя весьма неловко в мундире гауптштурмфюрера СС.

Вышедший из кабинета Лерера адъютант сделал ему знак войти. Войдя, Фельзен отсалютовал группенфюреру, и тот кивком указал ему на кресло с высокой спинкой, стоявшее по другую сторону стола. Фельзен вытащил портсигар, но Лерер напомнил ему, что курить в присутствии старшего по званию можно только с его разрешения.