Сегодня Юлька с самого утра мне названивала — вдруг загорелось ей повидаться. И у меня как раз выходной. А если уж совсем честно, то я просто ухватилась за эту возможность. Я жалею Антона, очень жалею. Но тяжело с ним, почти невыносимо. Он стал злой, замкнутый, раздражительный. Будто совершенно другой человек. И я просто не знаю, как его растормошить, как вернуть обратно. На все мои слова, на все попытки наладить контакт он или молчит, или сердится: «Оставьте все меня в покое!».

Ладно уж я. В конце концов на меня он имеет полное право злиться. Но со мной он еще сдерживается, а Вере Алексеевне откровенно грубит. А ведь раньше он очень трогательно и нежно относился к своей маме.

Отец его как-то услышал, как он кричит на маму, и пристыдил его. А Антон в ответ с надрывом: «Ну сдайте вы меня уже в хоспис, раз я вам всем так мешаю! Все равно толку с меня уже не будет».

Вера Алексеевна потом долго и безутешно плакала. А я в этой обстановке просто схожу с ума. Ладно еще, когда вечером прихожу с работы. Поужинаю, приму душ и спать. А сидеть в одной комнате с ним целый день — это пытка. Как будто ядом дышишь. И уйти не могу. Ведь это я разрушила их жизнь, их семью, их счастье…

Но сегодня я к Юльке вырвалась словно из плена на свободу. Сижу, наслаждаюсь моментом, с удовольствием слушаю ее болтовню. Спохватываюсь уже около семи вечера.

— Ой, всё, Юль, мне пора. Скоро последняя маршрутка до Листвянки.

Юлька качает головой.

— Капец ты попала, конечно… Но знаешь, что я тебе скажу, ты не обязана быть его сиделкой. Да, может, это и не очень красиво, если ты его бросишь, но, Лен, живем один раз. А вы даже не женаты. Охота тебе гробить свою жизнь?

— Давай не будем?

— Как скажешь, — вздыхает Юлька, а, завидев, что я достаю кошелек, начинает протестовать: — Э, нет! Я плачу!

— С какой стати? Давай пополам?

— Ну нет. Я же тебя пригласила. К тому же у тебя каждая копейка на счету.

— А у тебя как будто нет.

— А вот и нет, — смеется она. — Я сегодня богачка. Вчера у нас в «Сенаторе» гуляли какие-то мажоры. За моим столиком. Назаказывали всего… мама дорогая! Пошумели, конечно… но зато такие чаевые отвалили, что я глазам не поверила. И это еще не всё…

Лицо у Юльки становится загадочным. Она наклоняется ближе, будто кто-то нас тут слушает.

— Короче, среди этих мажоров был такой мальчик… Офигенный просто.

— Ммм, — киваю я. — Но мне правда уже пора.

— Да сейчас, сейчас. Смотри, — она достает телефон, открывает контакты. Там просто чей-то номер телефона, сохраненный под именем Слава.

— И что это? — не понимаю я.

— Не что, а кто. Это один из тех мажоров. Слава Леонтьев. Он ко мне прямо там подкатывал. Ну не в наглую, не приставал, а чисто так, знаки внимания оказывал. Улыбался, комплименты говорил, весь вечер глаз с меня не сводил. Потом, когда они уходили, звал с собой, но я ему такая: «Нам нельзя с гостями общаться и у меня смена еще». Он: «Хочешь договорюсь?». В общем, я отказалась, и он дал мне свой номер. Договорились созвониться на днях. Прям слово с меня взял, что я обязательно ему позвоню. Представляешь?!

Я киваю, улыбаюсь, глядя, как она светится.

— Рада за тебя.

Но Юльке кажется, что я недостаточно разделяю ее восторг.

— Лен, ты не поняла, что ли, кто это? Это же сын Леонтьева! Губернатора нашего. С таким замутить — это вообще космос. Это всё, ты в дамках. Это все равно что сорвать самый крутой джекпот. Прикинь, как у наших куриц вытянутся лица, когда они узнают, что я встречаюсь с сыном губернатора, а?

— И что, перезвонила ты ему? — смеюсь я.

— Нет, пока нет, — трясет головой Юлька. — В таких делах спешка не нужна. А то решит, что я слишком доступная. Он позвал — я побежала. Не-е-ет, потом позвоню… назначу встречу, приду, немного побуду и уйду, типа дела… Этак помариную его, распалю азарт… мужики же охотники по своей натуре. Если сразу сдашься — быстро интерес потеряет. Надо его сначала приручить.

— Ну ладно, удачи тебе с приручением. Мне, правда, уже пора. Завтра на работу рано.

Юлька встает, обнимает меня, едва касаясь прохладными губами щеки.

— Вот стану женой губернаторского сыночка отвалю и тебе бабла с барского плеча, — хохочет она заливисто. — И Антоху твоего отправлю за границу, там его вылечат.

Юлька часто несет всякие глупости, но от общения с ней у меня всегда хорошее настроение. Она меня словно заряжает беспечностью и позитивом. Правда, дома весь этот заряд мгновенно исчезает…

Вера Алексеевна прячет заплаканное лицо. Потом признается, что Антон ничего не ел за весь день.

— Я уговаривала его хоть немножко поесть, а он только: отстань да отстань. Принесла ему суп, а он так разозлился вдруг и эту тарелку… как швырнет… Леночка, может, он тебя послушает? А то ведь кожа да кости уже. Откуда у него силы возьмутся…

С тяжелым сердцем присаживаюсь рядом с Антоном. Он не двигается. Неотрывно и мрачно смотрит в потолок. Лицо как каменная маска. Касаюсь ласково его щеки, но он лишь раздраженно дергается.

— Антон, зачем ты так? Маме ведь твоей очень тяжело. Она и так за тебя переживает…

— Я знаю, что всем вам тяжело. Всем вам жизнь порчу. Я уже сказал отцу, пусть отвезет меня в дом инвалидов или куда там еще. И живите себе спокойно. А мне какая разница, где лежать бревном, тут или там.

— Антон, не говори так! Неужели ты не понимаешь, что и твоим родителям, и мне тяжело оттого, что тебе плохо. Мы за тебя переживаем, мы страдаем вместе с тобой.

Он смотрит на меня тяжело, словно подозревает в чем-то.

— Лен, ну признайся, ты со мной только потому, что себя винишь? Ты — девочка добрая, жалеешь меня, калеку. И неудобно тебе… Только зря ты. Не надо меня жалеть. И винить себя тебе не за что. Я сам во всем виноват. Так что… — он отводит глаза. Смотрит теперь в стену, и я вижу, как он пытается сморгнуть подступившие слезы. — В общем, ты можешь уйти. Я тебя отпускаю. Уходи, Лен.

А у меня в груди щемит. Бедный мой…

— Перестань! Я не из жалости с