Через две минуты я услышала грохот кастрюль, который был таким, словно они падали друг на друга с большой высоты. Грохот продолжался минуты две, потом папа вынул пакет манки, и сразу же послышался плюхающийся звук – это он его уронил. Расставив все принадлежности возле плиты, отец вышел из кухни.

– Сначала мне нужно пописать, потому что варка каши очень сложное дело, – сказал он, надевая куртку.

Пробыв на улице два часа, папа все же вернулся к начатому. Кастрюли снова грохотали, потом что-то зашуршало.

– Дерьмо, я все рассыпал, – закричал отец. – Скорей бы уже каникулы, как же я рад, что ты уедешь к матери, ты меня задолбала своей едой, потом мне еще два часа посуду мыть, дерьмо!

Через десять минут каша была готова. Папа налил ее в тарелку, сел напротив меня, смотрел, как я ем, и приговаривал:

– Вкусно? Видишь, как отец о тебе заботится. А то потом приедешь к матери и скажешь ей, что папа тебе и каши не сварил. Как же я рад, что ты уедешь, я задрался.

Когда я наконец доела, отец сказал:

– Теперь мне час посуду мыть, вот дерьмо, вали отсюда.

Я встала и засеменила к выходу, но в дверях остановилась и предложила:

– В следующий раз я сама сварю.

– Нет, ты все сделаешь неправильно, испачкаешь мою прекрасную кухню, чистую плиту. Нет, ни в коем случае.

И так на все мои желания помочь. Даже посуду он не позволяет помыть, потому что уверен, что я делаю это не так – то есть не наливаю пол литра моющего средства туда, где оно не нужно.

Долгая прогулка

Наши с папой прогулки после обеда нельзя назвать скучными, потому что отец не замолкает ни на минуту, постоянно что-то рассказывая, и даже когда он не разговаривает со мной, он шепчет сам себе. За эти несколько месяцев я уже забыла, как звучит природа, ведь шум ветра, пой птиц и поскрипывание деревьев тонет в ерунде моего папы. Сегодняшняя прогулка ничем не отличалась.

Каждый раз, гуляя, папа обучает меня французскому. Подходит он к этому как можно проще: показывает рукой на окружающие нас предметы и спрашивает, как они называются. Поскольку мы гуляем по лесу, то все, что я выучила благодаря папе – это названия деревьев. Но отец упорно считает, что именно это пригодится в жизни.

После того, как я назвала все деревья правильно, папа спросил:

– Как будет самка дикой свиньи?

Единственное, что я хорошо помнила – звучит это слово так же, как какая-то еда. Я ляпнула первое, что мне пришло в голову.

– Па, – то есть хлеб на французском.

– Пар? Какой еще пар, что ты несешь?

Нет, нет, мое произношение слов вполне нормальное, по крайней мере другие люди меня понимают. Просто отец немного глухой, или не немного, судя по тому, насколько часто он не слышит, что я говорю, даже когда я произношу по слогам или ору. Вот и теперь то же самое.

– П-А!

– Да не пар, а ле, – рыкнул отец.

Вот это да, оказывается это «ле», как молоко.

– Кошмар, твои знания французского просто ужасны. Забыть, как будет самка дикой свиньи, когда я только вчера говорил это слово. С чего ты вообще взяла, что это… как ты там сказала?

– Понимаешь, я помню, что это омонимы с едой. Ну, когда звучат одинаково, а значение разное. «Па», как «па» – хлеб. А оказалось, это как молоко, – я подняла голову и увидела выражение крайнего недоумения на папином лице.

– Что ты несешь вообще? Какой пар? Нет, ты говоришь по-французски, как корова по-испански, это однозначно.

Папино любимое сравнение, которое я слышу каждый день.

– Слушай, а ты не хочешь все-таки вернуться на родину? – с надеждой спросил отец. Наш разговор явно принимал нежелательный оборот.

– Нет.

– Почему? Там же твоя мать и кот. Я ведь разорен, у меня совсем нет денег, и я так устал, ну вернись.

– Нет, – повторила я.

– Вот дерьмо, я попал, – сказал папа.

Я почувствовала, что от холода у меня течет из носа.

– Ты не мог бы дать мне мушром? – попросила я в полной уверенности, что правильно назвала носовой платок.

– Что? – закричал отец. – Как ты сказала?

– Мушром.

– МУШУАР! Боже, ты говоришь, хуже, чем корова по-испански, – кричал он, вынимая платок из кармана.

– Между прочим, профессор на занятиях понимает, что я говорю, – похвасталась я.

– А ваш профессор вообще точно знает французский? Потому что мне кажется, что он такой же придурок, раз понимает тебя.

– Вообще-то это только ты не слышишь, что я говорю.

– Если я не понимаю, то и другие понять не могут, – отрезал папа.

Мы немного помолчали, но не успела я насладиться этими минутами тишины, как батька сделал заявление:

– Знаешь, я невероятно крутой учитель по французскому. Я учу тебя в поте лица. Однажды ты скажешь людям, что именно твой отец давал тебе самые лучшие уроки и прекрасно обучил тебя.

Я решила не говорить, что до моего переезда сюда папа никогда не пытался научить меня хоть чему-то, да и сейчас от него было мало толку, кроме названия деревьев и самки дикой свиньи, разумеется.

– Слушай, а вот если у нас роутер на втором этаже, то интернет ловит на первом?

– Да, даже в туалете, – ответила я не подумав.

– Ты что, и в туалет с телефоном ходишь? – с ужасом повернулся ко мне отец.

– Ну да, а что же там еще делать? – пробормотала я, ожидая, что он меня отругает за постоянное использование современных технологий.

Но папа вынул свой старый кнопочный телефон, покрутил его в руках, и задумчиво сказал:

– Вот это да, а с моим телефоном в туалете не посидишь.

– Можешь купить себе недорогой смартфон, я сделаю тебе аккаунт в «Фейсбуке».

– Нет, нет. Это все бред. Когда ты наконец свалишь от меня, я все эти провода перережу и на хрен избавлюсь от интернета. В мире это абсолютно не нужно.

Мы опять помолчали минут пять, но отец не мог угомониться.

– Ты сегодня будешь мыться?

Мытье – его больная тема. Папа считает, что счета за воду его разоряют. Сам он принимает душ каждый день, но когда я делаю так же, он возмущается и кричит, что я трачу воду литрами и кубиками, которые он, к слову, научился отсасывать пылесосом из счетчика, так что особых трат у него теперь не бывает. Главная папина мечта – мыться бы мне пореже, лучше раз в месяц.

– Да.

– Да что же такое,