Пару месяцев назад она шла домой с работы и увидела неподвижное тело мужчины неподалеку от подземного перехода. И по идее, ей следовало подойти и узнать, в порядке ли он, жив ли. Но гаденький голосок изнутри зашептал: «А если труп? Ты потом сможешь это развидеть? А спать по ночам?» И Таня, ненавидя себя за трусость, прошла мимо. Вот и сейчас ей овладело то же чувство, только теперь оно не гнало ее прочь, а парализовало.

Изо всех сил она вслушивалась в то, что происходит чуть выше, и готова была уже сползти по стенке в небытие, как Байгозин наконец заговорил снова.

– Ты? – озадаченно спросил он. – Ты-то здесь что забыла?

– Шмара твоя что забыла! – парировала Люська. – Значит, работает он, да? Это что за девка там?

– Не собираюсь я тут выслушивать всякий бред…

Судя по звукам, Байгозин попытался закрыться: до Тани донеслись шорохи, скрипы, сопение борьбы, невнятное «пусти», но хлопка двери так и не последовало.

– Это чьи туфли, а? – напирала Люська, чуть запыхавшись. – Ах ты…

– Ник, это кто там? – услышала Таня третий, незнакомый ей женский голос.

– А ну иди сюда! Иди! Зараза… Глаза она на меня выпучивать будет… Таня! Таня! Иди, курицу эту фаршировать будем!

Но Таня была уже далеко. Появление посторонней девицы подействовало на нее, как выстрел стартового пистолета, и она ломанулась вниз, едва попадая по ступенькам. Вылетела из подъезда, по инерции добежала до ближайших кустов и, согнувшись пополам, распрощалась со скудным офисным обедом.

– Вот проститутки! Совсем стыд потеряли! – изрекла из приоткрытого окна не в меру наблюдательная бабка и тем самым поставила точку в нравственном падении Татьяны.

Возвращаться наверх было бессмысленно. Как, впрочем, и вообще жить дальше. Пошатываясь от бессилия, Таня доковыляла до «Патриота», плюнув на любимое черное платье, облокотилась на пыльный бездушный капот. Где-то вдалеке слышалась музыка, приправленная нестройным гомоном пьяных голосов, у парковки цвела сирень. Лето, романтика.

Таня плохо понимала, сколько времени она уже вытирает «УАЗ», когда Люська наконец злая и под завязку накачанная адреналином появилась на горизонте.

– Ты совсем, что ли? – выдохнула она, уперев руки в бока. – Да мы бы вдвоем ее на раз ушатали!

– А смысл, Люсь? – Таня даже не подняла головы. – Что бы это изменило?

– Как что? Ты ведь не собираешься ему это спускать?

– Я сама виновата…

– Э нет! – Люська дернула подругу за локоть и развернула к себе. – То есть… Тебе, конечно, все говорили, но сейчас не об этом. Он ноги об тебя вытирал, гнида! Такое прощать нельзя!

Таня открыла рот, чтобы возразить, но слова слиплись, перемешались в неудобоваримую жижу, и рот пришлось захлопнуть. Что тут скажешь? Да, вытирал. Да, она вошла в длинный список наивных женщин, которых мужчины держат за дур. Ведь чувство собственного величия, наверное, плохо колосится, если нет на заднем плане невзрачной мямли. Но разве Байгозин виноват в том, что Таня – бессловесная мышь? Он не делал ее такой, просто подобрал, обогрел – и заставил поверить, будто она что-то собой представляет. И она с такой готовностью заглотила эту розовую пилюлю! Сама! Завиляла хвостиком, радостно разинула рот и распахнула уши. Лей туда, Коленька, все, что хочешь! Так ей и надо теперь. Он был прав в одном: никого лучше она себе не найдет.

– Открой машину. – Таня нетерпеливо дернула за ручку.

– Просто сбежишь, да? – угрожающе нахмурилась Люська.

Но поскольку ответом ей было молчание, все же смирилась и, поворчав, достала из сумки ключи. Таня села, пристегнулась, уставилась невидящим взглядом перед собой. Белая голубиная клякса на лобовом была тем единственным, что связывало ее в эту секунду с реальностью.

– Я понимаю, тебе хреново. – Люська влезла на водительское сиденье и зашвырнула сумку назад. – Но так тоже нельзя! По щам ему, чтоб неповадно было! Я б ему, гаду, своими щипчиками все, что можно, отстригла… Но дело твое.

Месть. Когда дело касается кого-то другого, люди обожают размахивать кулаками, сыпать проклятиями и придумывать варианты казни. Иной раз с трудом верится, что говоришь с человеком из двадцать первого века в цивилизованной стране. Не из аула или колумбийской деревушки, где глаз за глаз, клан на клан и прочие прелести кровной мести. Нет, самые простые мирные жители со средним или даже высшим образованием с пеной у рта рассуждают о четвертовании и острозаточенных кольях. А что бы и не порассуждать-то в самом деле, если не им потом протирать задницей скамью подсудимых? Удивительно, насколько простыми кажутся чужие проблемы. Решение всегда на поверхности: «Да пошли ты его, поставь на место, он ногтя твоего не стоит!» И куда только девается вся эта житейская мудрость, когда доходит до собственных неприятностей? Свой-то мужик – и не подонок вовсе. По пьяни с кем не бывает? Зато любит, прощения попросил, шубу приволок. Родной ведь, как его выгонишь.

Таня даже жалела, что согласилась приехать. Какие-то полчаса назад она была счастливой, уверенной в себе женщиной. Еще чуть раньше – готовилась к свиданию, мечтала о браке. Зачем? Зачем ей позвонила любовница Коли? На что рассчитывала? Она-то изначально знала, что Байгозин встречается с другой, так к чему ей такой мужчина? «Он любит меня». Ха! Любит – и поэтому спит с Таней? Хорошо, ты устранила соперницу. Радуйся. Только вот надолго ли? Думаешь, он изменится и станет верным порядочным человеком, который всегда возвращается домой к ужину, а на выходных возит тещу на дачу?

Нет, даже Таня, несмотря на свою непроходимую наивность, отлично понимала, что горбатого могила исправит. Выходит, эта девица, которую Люська с легкой руки окрестила шмарой, добилась лишь одного: испортила жизнь Тане. Но за что?! Таня-то чем успела все это заслужить?!

– Только не смей из-за него реветь! – нахмурилась Люська.

– Не буду. – Таня отвернулась к окну, потому что в носу защипало от слез.

Парадокс психологии: хочешь заставить человека плакать, скажи, чтобы он этого не делал.

– Нет, ты погляди на него! Бессмертный, что ли? – Люська вытянула шею, вглядываясь в синеватый вечер, и угрожающе схватилась за руль обеими руками.

Если кто-то в небесной канцелярии решил, что пора бы ткнуть тебя мордой в правду, то можешь сколько угодно бегать по лестницам и прятаться в соседском «Патриоте»: приговор уже вынесен, и от него не уйти. Сквозь солоноватый туман Таня увидела, как Байгозин, ее Коленька, ее наставник, любовник и первый мужчина, галантно выводит из подъезда высокую женщину в красном, вырви глаз, платье. Он смотрел на нее так же, как обычно смотрел на Таню, правда, снизу вверх, а не наоборот. Что-то вещал с улыбкой, и хоть Таня не слышала, что именно, но почти не сомневалась: примерно это он говорил и ей тоже. И кто знает, скольким еще глупышкам.

А потом они остановились у скамейки, Байгозин и его новая пассия. Он потрепал ее по щеке теми же, черт возьми, руками, которыми ласкал Таню. И поцеловал до кучи. Так жадно, будто хотел всосать в себя целиком. Не человек – вантуз. Сколько страсти! Матросы после дальнего рейса, год не видевшие живой женщины, пожалуй, с меньшим рвением набрасываются на портовых куртизанок. Но ведь Таня с ним еще только вчера… Откуда этот голод? Неужели она, несмотря на все старания, не удовлетворила его? Или просто успела наскучить? Конечно, где уж с ней разгуляться: грудь, которая заполняет лифчик первого размера, только если последний как следует простирать в горячей воде. Попа, которой при всем желании не выйдет соблазнительно покачивать. Можно, конечно, расстараться, но будет больше похоже на вывих бедра, и привлечет это разве что травматолога. А у этой девицы, как принято говорить, все на месте. Как бы Таня ее ни ненавидела, пришлось признать: в конкурсе красоты та бы ее обскакала в два счета.