— Остановись!

— В смысле?! – удивился парень. - Посереди дороги?!

Я обеспокоено посмотрела на Наташку, что прикусила костяшки своих пальцев.

— Да остановись ты, кому говорю?! - мой голос зазвенел от гнева. - Натке плохо!

Злобно чертыхнувшись, Никита бросил уничтожающийся взгляд на Наташку, но все же послушал меня и свернул к обочине.

Не обращая внимания на сопение блондина, я перелезла на заднее сидение.

Наташка уже ревела белугой, периодически икая.

– Выйди, Никит! Нам надо поговорить, - я насколько раз провела в успокаивающем жесте по голове подруги.

Никита поджал губы, от чего они стали сплошной линией, громко вздохнул и, открыв бардачок, вытащил пачку сигарет.

Сосредоточившись на подруге, я только по хлопнувшей двери авто поняла, что парень оставил нас наедине.

– Ната? – мягко позвала я.

Оторвав, наконец, руки от лица девушка шумно утёрла нос ладонью.

Перегнувшись на своё сидение, я вытащила из сумочки влажные салфетки и протянула их подруге.

Она замерла, кривя рот со смазаной помадой. Спустя момент, все же взяла их и шумно высморкалась в салфетку.

– Наташ, ну ты чего? Что случилось-то? - аккуратно начала я, боясь вновь спровоцировать всплеск эмоций со стороны подружки.

Та подняла на меня заплаканные с потёкшей тушью глаза и вдруг четко сказала:

— Дура ты! - всхлипнула она и обняла меня за шею, крепко сжав волосы на затылке, пробормотала куда-то мне в шею, обжигая горячим дыханием кожу. —Добросердечная дура…

В это мгновение громкая телефонная трель заставила Наташку чуть ли не подскочить на месте. Она чертыхнулась и принялась рыться в сумочке с леопардовым принтом.

Я заметила, как у Никиты залегла складка раздражения меж бровей. Он уже открыл было рот, как Наташка выпалила, протягивая мне свой простенький кнопочный телефон:

— Вик, твоя бабуля!

Я приняла телефон из рук подруги.

— Извините, - и, соскочив со своего места, быстро удалилась из залы.

Не люблю разговаривать по телефону при ком-то и уж тем более, нет желания делать это под бдительным оком Кайрата Нуртасовича. Оказавшись на просторном балконе-террасе, куда меня проводил вежливый официант, я быстро перезвонила бабушке. Уже после первого гудка в динамике послышался взволнованный голос:

— Вика! Вика?!

Я испуганно подобралась.

— Да, бабуль это я! Что случилось?

На том конце провода послушалось шуршание и облегчённый вздох.

— Не могла до тебя дозвониться! Полчаса звонила, - обеспокоено ответила старушка, от чего я виновато прикусила губу.

— Прости, ба. У меня наверно на беззвучном стоит. Все хорошо, не переживай.

— Ну, как не переживать, Вика? – словно не слыша меня, продолжила бабушка. - Времена сейчас такие. Это мы могли пойти ночью хоть в поле танцевать, а сейчас что…

У меня перед глазами встало обеспокоенное, сухонькое лицо своей бабушки Нины Петровны. Морщинистая кожа, впалые щеки, седые скрученные в гульку волосы, но при этом поразительно глубокие зелёные глаза.

Когда-то эти глаза были полны огня и задора, но после гибели моих родителей, этот свет погас.

Как говорила бабушка, теперь она живет только ради меня. Мой отец был единственным ее сыном. Для бабы Нины его смерть стала непосильным ударом.

Я не сразу заметила изменения, но они появились в бабушке, но вначале были почти незаметны. Она забывала выключить свет, когда выходила из дома или же кран на кухне.

В итоге я испугалась, что в один из дней она просто-напросто забудет о работающей газовой плите. Сколько таких случаев с одинокими стариками… Их не сосчитать.

Поэтому после гибели родителей моим первым решением было съехать из большого двухэтажного, но теперь такого пустого дома, где меня мучали отголоски прошлого в неказистый небольшой бабушкин дом.

Пусть он далеко и не тянет на современный коттедж, но его кирпичные стены, прокрашенные белой краской, синие ставни и не совсем ровная крыша стали для меня пристанищем. Именно в такие моменты вспоминалась поговорка, что в родном доме и стены лечат.

А этот дом мне был родным, ведь здесь я провела все своё детство. Из года в год каждое лето я приезжала сюда, чтобы быть с бабулей.

— Крадут, насилуют… Изверги! – послышался сквозь пелену воспоминаний голос бабушки. – Прости, Господи! В это время опасно женщиной родиться! - в трубке послышалось бормотание.

Должно быть, бабушка молилась. В последнее время, она все чаще стала делать это, находя успокоение в общении с Богом.

— Ну, бабуль! Все же хорошо, - попыталась я успокоить бабушку Нину.

— Ты когда домой-то придёшь, стрекоза? Не нагулялась ещё? – вероятно, бабушка немного успокоилась.

В конце концов, вот она я – жива, здорова, не в рабстве.

— Ба, мы в кафе с Никитой и Наташкой. К девяти буду, не переживай, калитку открытой оставь.

Тут бабушка громко ахнула и запричитала, что забыла к соседке зайти. Та ей обещала свежего молока с фермы привезти.

– Телефон включи, а то мое старое сердце не выдержит в следующий раз.

Заверив бабушку, что обязательно включу звук, я поспешила за столик. К моему удивлению, раскрасневшаяся от хорошего вина Наташка, что-то весело щебетала Кайрату.

«Ооо, этому столику больше не наливать!» - подумала я, сжимая ее округлые все еще подрагивающие от всхлипов плечи.

– Конечно, пить столько вина с этими козявками… Не удивительно, что ты так окосела, - пренебрежительно сказала я, имея в виду запеченные мидии. — Натка! - я слегка отодвинулась от неё, обхватывая ладонями ее влажные от солёных слез щеки. - А давай рванем к бабушке моей?! - брюнетка моргнула и удивлено приоткрыла рот. – Ну, а что? У бабули пюрешка, соленые огурчики… кайф! Давай, Наташ!

– Ты ж с Никитой хотела побыть, - недоверчиво пробубнила она, шмыгая носом.