оружейники, повозки, мехи с водой, музыканты. Они пойдут налегке и быстро, с припасами, которых хватит на один вечерний прием пищи, достаточный для выживших. Что касается остальных, то им предстоял пеший марш к побережью и равнине у поселения Марафон.

Глава 3

Они двинулись на восток, обходя справа охряные горы и зеленые заросли кустарника, петляя по прибрежной тропинке, под достигшим зенита и словно застывшим в полудне солнцем. Разведчики уносились вперед, кто пешком, кто на резвых лошадках, таких же жилистых, как они сами. Возвращаясь, они сначала докладывали архонту Мильтиаду, а затем, проходя вдоль колонны, – другим стратегам. Ксантипп смотрел, как парни подъезжают, спешиваются и идут рядом с командующим, рассказывая обо всем, что видели. Их простая работа не требовала особых навыков, и потому некоторые были немногим старше обычных мальчишек. При этом они едва не лопались от энтузиазма или собственной важности. Был ли он когда-то таким же молодым? Иногда воспоминания подступали так близко, будто относились к событиям сегодняшнего утра. Но порой он с трудом мог вспомнить былую невинность, уверенность и силу, которые, как предполагалось, пребудут с ним всегда.

Возглавлял колонну Мильтиад, рядом с ним шагали знаменосцы и мальчишки-барабанщики. Суровый, с обветренным лицом, архонт шел достаточно легко для мужчины на шестом десятке, по крайней мере пока его щит и копье несли рабы. Впрочем, и то и другое было притворством. Мильтиад не стал бы драться вместе со своим демом, а остался бы в стороне, управляя войском. Другие стратеги сражались в строю, но на поле боя требовалось обязательное присутствие хотя бы одной холодной головы.

Рядом с Мильтиадом шел еще один человек, которого Ксантипп знал не очень хорошо. По статусу Каллимах был полемархом, военачальником, назначенным собранием на роль консультанта, – его глазами и ушами в этом походе. Ксантипп заметил, что Каллимах был без доспехов. В плаще-хламиде, хитоне и сандалиях, он словно отправился на загородную прогулку. Полномочия, которыми его наделили, истекли еще до того, как колонна ушла с поля возле Академии. Не имея личного военного опыта, Каллимах сразу же уступил их Мильтиаду, как будто у него был выбор.

Видя, как Мильтиад, наклонившись, выслушивает гонцов, Ксантипп сгорал от желания поскорее узнать новости. Он не мог пройти к ним вперед. Его долг – оставаться с теми, кого он поведет в бой. Конечно, Эпикл уже предложил – даже не потрудившись понизить голос, так что его слышала вся сотня – выведать, что происходит. Ксантипп не ответил. Стратеги не торговцы сплетнями на рынке, чтобы собираться кучкой вокруг одного из своих. Нет, он подождет, и Эпикл прекрасно это знал. Ксантипп заметил веселый блеск в глазах друга и вполголоса выругался, продолжая терпеливо шагать дальше. Когда следующий мальчишка побежит с новостями вдоль колонны, он свистом подзовет его к себе, чтобы не остаться незамеченным. Вот таких, как Эпикл или Фемистокл, не обходили вниманием никогда. Они бросались в глаза.

Понимая, что выглядит рассерженным, Ксантипп опустил голову. Да, он пребывал в плохом настроении, но, учитывая то, что ждало впереди, каким еще оно могло быть? Когда кто-то высказал мнение насчет уже пройденного ими расстояния, Ксантипп оборвал его с беспричинной резкостью, чем удивил самого себя. Он тут же пожалел об этом, увидев, как вспыхнуло гневом лицо мужчины, но взять свои слова обратно уже не мог, а извиняться не научился. Не важно, чего боялись люди – его нрава, политического влияния или возможностей богатых родственников его жены, – значение имело лишь то, держат ли они строй, когда приказано стоять, и идут ли вперед, навстречу камням и стрелам, когда приказано наступать. Только это помогло бы им выжить и увидеть закат.

Марафон находился всего в пяти часах марша от Афин, самое большее – в ста шестидесяти стадиях, счет которых объявлялся после каждых двухсот шагов. Дорога под ногами была самая обычная грунтовая, и в летний месяц метагейтнион она, по крайней мере, оставалась сухой. Самый длинный день в году миновал, но они все равно предполагали добраться до места высадки персов при хорошем свете. Только тогда Мильтиад и стратеги решат, следует ли атаковать с ходу или отступить в безопасный лагерь.

Ксантипп с раздражением наблюдал, как Мильтиад продолжает дотошно, словно в его распоряжении все время мира, расспрашивать идущего рядом с ним разведчика. Понимал ли он, что новостей с тревогой и нетерпением ждет вся колонна, что каждый воин жаждет узнать, что происходит? Впрочем, никаких признаков недовольства никто не выказывал. Афиняне были дисциплинированным народом. В то утро они все, как и он сам, покинули свои дома. Все носили одинаковые бронзовые доспехи, копья и мечи. Возможно, они так же хорошо осознавали, что стоит на кону. Эта мысль помогла Ксантиппу успокоиться.

Фемистокл и Аристид шли в середине марширующей колонны, что в бою позволило бы им развернуться и образовать центр строя. Услышать доклады разведчиков раньше Мильтиада они не могли. Оглянувшись, Ксантипп увидел – или это только показалось? – что Фемистокл с недовольством смотрит на него. Высокий, крупного телосложения, длинноволосый, он выделялся в любой толпе и привлекал к себе всеобщее внимание. И снова Ксантипп даже не улыбнулся. На марше, в отличие от собрания, их мелкое соперничество было просто неуместно. Хвастун и позер, Фемистокл был в то же время прирожденным вожаком благодаря чему-то такому, чего Ксантипп понять не мог. Он смеялся с людьми, откровенничал, поверял личное и хватал в разговоре за плечо, а они отзывались на это, хотя должны были презирать военачальника, добивающегося дешевой популярности и благосклонности у подчиненных. Даже старые солдаты, мужи крепкой закалки, пронять которых чем-либо было невозможно, улыбались, как мальчишки, когда смотр проводил Фемистокл. Ксантипп сам был тому свидетелем. Здесь крылась какая-то загадка. Люди должны видеть твою силу, их нельзя подпускать слишком близко, с ними недопустима мягкость. Не может командовать человек, который несет мех с вином и пьет так, что у него уже льется из носа.

При этой мысли Ксантипп покачал головой. Врагам Фемистокла нравилось изображать его шутом, легкомысленным и непостоянным. Ксантипп полагал, что все не так просто. Его честолюбие было налицо. В Фемистокле же черствость сочеталась с веселостью, он жил так, будто ничего в мире не воспринимал всерьез. Что думать о таком человеке? В любом случае Ксантипп был рад, что они не будут сражаться бок о бок. Фемистокл был камнем, брошенным в тихую воду. Теперь, когда общее командование взял на себя Мильтиад, долг каждого из десяти стратегов заключался в том, чтобы исполнить