– И тогда муж решил увезти меня далеко, в надежде, что новая жизнь, новые люди, новые впечатления подстегнут память и мозг излечится… Такое бывает…

– Возможно… – снова неуверенно протянул Старыгин, – и как, помогло?

– Вы же сами видите, что нет! – в явном раздражении она повысила голос.

Дмитрий Алексеевич едва удержался, чтобы не пожать плечами. Он ничего не видел. Да и как такое можно увидеть? Ему рассказывали по меньшей мере странную историю и предлагали принимать ее на веру. Он отвернулся, чтобы Лидия не прочитала по его глазам все, что он думает о данной ситуации.

На стене справа Коломбина жарко целовалась с Арлекином, а на заднем плане Пьеро в отчаянии заламывал руки, снова глядя отчего-то не на счастливых любовников, а на луну. Луна тут не свисала печально с небосклона, а удобно устроилась меж ветвей пинии и смотрела на несчастного Пьеро с насмешкой.

– Простите меня, – заговорила Лидия после продолжительного молчания, – я веду себя… неадекватно, я же знаю. Но если бы вы только поняли…

Она смотрела на него очень серьезно, и ее голос звучал так низко, волнующе…

Старыгин тотчас устыдился своего поведения. Женщина явно в беде, у нее серьезные проблемы, а он, вместо того чтобы помочь, рассуждает скептически, дает ей понять, что не верит ни единому слову… Это недопустимо!

Тем более что она и помощи-то никакой пока не просит. Только выслушать ее, поддержать, успокоить, проявить простое человеческое участие…

Дмитрий Алексеевич хотел уже заботливо коснуться ее руки и сказать что-нибудь ласковое, сочувственное, но побоялся, что она примет его за несерьезного типа, готового воспользоваться женской слабостью, и сдержал порыв.

– В первое время в Бостоне все было хорошо, – заговорила Лидия, глядя в сторону, – новая страна, новые люди, новые впечатления… Муж много работал, я занималась домом. Я совсем не чувствовала себя чужой…

– Там было много русских?

– С соотечественниками мы почти не общались. Муж у меня врач, мы встречались с его коллегами. У меня не было проблем с языком, ведь раньше я преподавала английский…

– Вы этого не говорили…

– Ну… я этого не помню, я же говорила, что некоторые вещи выпали из памяти.

«Вот интересно, – возникла у Старыгина скептическая мысль, – не помнит, как преподавала, но язык-то не позабыла…»

Он тут же постарался отогнать эту мысль. Она не исчезла совсем, только отошла пока в сторонку.

– Физически я чувствовала себя хорошо, но некоторое время назад мне вдруг начали сниться странные сны… – говорила Лидия.

Ей снился Петербург, его улицы, площади и здания, его мосты и каналы. Конечно, не узнать город, в котором она родилась и прожила почти тридцать лет, было невозможно. Город не хотел быть забытым, не хотел отпускать Лидию и вторгался в ее сны. Все было бы вполне объяснимо – тоска по родине, детские сильные воспоминания, – если бы не мелкие поначалу странности.

Темные воды Невы покрывала плывущая кверху брюхом дохлая рыба. На носу одного из кораблей Ростральных колонн вместо обычной скульптуры красовалась голова горгоны Медузы. В знаменитой квадриге над аркой Главного штаба тоже оказалось не все ладно – вместо коней в колесницу были запряжены четыре черных козла.

Коней Клодта на Аничковом мосту сдерживали не красивые мускулистые юноши, а четыре отвратительных человеческих скелета. Волны выносили на гранитные ступени перед каменными сфинксами раздутый труп собаки. Змея под копытами коня Медного всадника не была растоптана, а ловко уворачивалась от ударов, поднималась вверх и кусала коня в шею. И вот конь уже падает на передние ноги, и всадник пытается уклониться от смертоносного жала…

– Сначала я не обращала на это внимания, потом кошмары стали повторяться все чаще, потом – каждую неделю. Я боялась засыпать. Муж заметил, что со мной что-то не так, выписал успокоительное, взял отпуск, повез меня в горы.

Свежий воздух помог, но ненадолго. От успокоительных таблеток Лидия чувствовала себя вялой и заторможенной, а кошмары не ушли, только стали какие-то неявные, расплывчатые. Лидия просыпалась в ужасе и отвращении, но не могла вспомнить, что же она видела. У нее началась сильнейшая депрессия. Так продолжалось несколько месяцев, ей становилось все хуже и хуже.

– И тогда я перестала принимать таблетки, – с вызовом сказала Лидия, – я решила бороться с этим самостоятельно.

«Ну не знаю», – усомнился Старыгин, но вслух опять-таки ничего не сказал.

Сны Лидии стали повторяться еще чаще, почти каждый день, без таблеток она видела их яркими и четкими, как…

– Как наяву? – спросил Старыгин.

– Нет, вы слушайте, слушайте…

В ее снах на гранитный причал возле Исаакиевской площади вылезал огромный осьминог и тянул свои щупальца к посетителям летнего ресторана на пристани. А из-за стройной колоннады Казанского собора выглядывал и вовсе жуткий монстр – огромный, одноглазый, чешуйчатый, с длинным изогнутым рогом. Люди разбегались в ужасе, а монстр двигался быстро и целенаправленно, и вот уже накалывал на свой рог какого-то бедолагу.

Или два каменных атланта, бросив портик Эрмитажа без поддержки, стояли друг против друга, скаля зубы в звериной ухмылке, и рвали на части тело женщины, попавшейся им на пути.

А на Дворцовой площади падал Александрийский столп – вдруг каменная громада раскалывалась на огромные глыбы и рушилась, придавливая кучу народа, и только ангел лежал в стороне, целый и невредимый, и дьявольски улыбался.

– Боже мой! – Лидия описывала все так ярко, так выразительно, что Дмитрий Алексеевич не мог не вздрогнуть, представив кошмарные сны наяву.

– Знаете, я переборола свой ужас и заставила себя внимательно всматриваться во все. Не упустила ни одной подробности, ни одной детали, и вот что я поняла.

Лидия посмотрела на него в упор ясными, глубокими зеленоватыми глазами.

– Только не удивляйтесь, но это были картины! – выпалила она. – Понимаете, монстры на них оживали, люди бежали, кричали от ужаса, но это были картины!

– То есть вы хотите сказать…

– Вот именно! – перебила она возбужденно. – Я видела во сне картины, много картин. Судя по всему, нарисовал их один и тот же человек, один и тот же художник, там чувствовалась одна и та же рука, одна и та же живописная манера…

– Да уж, – ввернул Старыгин, – тематика уж больно… интересная, необычная, скажем так, – вряд ли в такой манере работали многие живописцы…

– Можно предположить, что я видела когда-то эти картины, до того, как попала в аварию. Вы поймите, – заторопилась Лидия, заметив искорки вполне понятного недоверия в глазах Старыгина, – эти картины во сне… они такие точные, такие подробные, что это не может быть плодом моего воображения!

«Да отчего же? – подумал Старыгин. – Впрочем, я, конечно, не психиатр…»