Я отвела взгляд.

— Мне нравятся ваши выступления, — сказала я.

— Наверное, раз вы приходите так часто!

Я улыбнулась.

— Ну, знаете, Тони пускает меня совершенно бесплатно…

Она расхохоталась; на фоне накрашенных губ зубы выглядели ослепительно белыми, язык — ярко-розовым. Я почувствовала, что краснею.

— Я хотела сказать, что Тони пускает меня в ложу. Если бы пришлось платить, я бы заплатила, но за место на галерке. Ведь мне так нравятся ваши выступления, мисс Батлер, — я от них просто без ума.

На этот раз она не засмеялась, но слегка наклонила голову.

— В самом деле? — спросила она вполголоса.

— Да-да.

— Тогда расскажите, что вам так нравится.

Я замялась.

— Ваш костюм, — проговорила я наконец. — Нравятся ваши песни и то, как вы их поете. Нравится, как вы разговариваете с Трикки. Нравятся… ваши волосы.

Я запнулась, мисс Батлер, в свой черед, покраснела. Наступила, можно сказать, неловкая тишина, но тут внезапно, как будто вблизи, заиграла музыка — гудок рожка, дробь барабана, — и послышались аплодисменты, словно бы гул ветра в огромной морской раковине. Я подскочила и оглянулась, мисс Батлер рассмеялась.

— Второе действие, — пояснила она.

Аплодисменты уже стихли, музыка, однако, продолжала мерно пульсировать, словно могучие сердцебиения.

Мисс Батлер сняла локти со стола и спросила, не буду ли я возражать, если она закурит. Я помотала головой и повторила это движение еще раз, когда мисс Батлер, отыскав среди грязных чашек и игральных карт сигаретную пачку, протянула ее мне. На стене шипел в проволочной оплетке газовый рожок, и она приблизила к нему лицо, чтобы поджечь сигарету. С сигаретой в углу рта, с прищуренными глазами, она снова сделалась похожей на мальчика; правда, на сигарете, когда она вынула ее изо рта, остался темно-красный след помады. Заметив это, мисс Батлер покачала головой:

— Да что ж это такое, я до сих пор не стерла грим! Не посидите ли со мной, пока я очищу лицо? Знаю, это не очень-то вежливо, но мне нужно спешить: гримерная понадобится для другой девушки…

Исполняя ее просьбу, я сидела и смотрела, как она накладывала на щеки крем, а потом стирала его салфеткой. Действовала она проворно и бережно, однако рассеянно; оттирая лицо, она не спускала глаз с моего отражения. Посмотрев на мою новую шляпу, она заметила:

— Какая хорошенькая шляпка!

Потом спросила, что связывает меня с Тони — он мой кавалер?

На что я взволнованно ответила:

— Нет-нет! Он ухаживает за моей сестрой.

Вновь рассмеявшись, она поинтересовалась, где я живу и чем зарабатываю.

— Служу в устричном ресторане.

— В устричном ресторане!

Похоже, сама эта идея развеселила мисс Батлер. Продолжая оттирать щеки, она начала мурлыкать, потом едва слышно запела:

На Бишопсгейт-стрит я девицу

Увидел — устриц продавщицу.[2]

Она шлепнула салфеткой по темно-красному изгибу губы, по черной щеточке ресниц.

Я к ней в корзинку заглянул:

Что там — пуста она иль нет…

Она продолжала петь; потом широко открыла один глаз и придвинулась к зеркалу, чтобы удалить упорную крупинку туши; вслед за веком приоткрылся и рот, стекло затуманилось дыханием. На миг она как будто совсем забыла обо мне. Я изучала кожу у нее на лице и шее. Она уже проглянула за маской из пудры и грима — кремовая, как кружево на рубашке, но у носа, на щеках и даже, как я заметила, по краю верхней губы темнели веснушки, коричневые, как ее волосы. Их я никак не ожидала. Они были чудесные и почему-то трогательные.

Протерев зеркало, мисс Батлер мигнула мне и поинтересовалась еще чем-то из моей жизни; обращаться к отражению почему-то было проще, чем к живому лицу, и вскоре у нас завязалась вполне непринужденная беседа. Вначале ее реплики были такими, каких я ждала от актрисы: свободными и уверенными, чуть поддразнивающими; на мое смущение или сказанную мною глупость она отвечала смехом. Но по мере удаления краски с лица смягчался и тон ее речи, ослабевали дерзость и напор. Под конец — она зевнула и костяшками пальцев потерла глаза, — под конец ее голос зазвучал совсем по-девичьи: по-прежнему звонкий и мелодичный, это был уже голос девушки из Кента, такой же, как я.

Наравне с веснушками он делал ее — нет, не заурядной, как я опасалась, а настоящей, удивительно, до боли настоящей. Услышав его, я поняла, по крайней мере, природу одержимости, владевшей мною последнюю неделю. Я подумала (какая необычная, но все же самая что ни на есть обычная мысль): я тебя люблю.

Скоро грим был снят полностью, сигарета докурена до самого фильтра; мисс Батлер встала и прижала пальцами волосы.

— Мне бы нужно переодеться, — произнесла она почти что робко.

Я поняла намек и сказала, что мне пора, и она проводила меня до двери.

— Спасибо, мисс Астли, — она уже узнала от Тони мою фамилию, — что зашли ко мне.

Она протянула мне руку, я в ответ подняла свою, но вспомнила о перчатке — перчатке с лиловыми бантиками, в комплект к моей хорошенькой шляпке, быстро ее стянула и предложила мисс Батлер голые пальцы. И вдруг она обернулась галантным юношей, что прогуливался в свете рампы. Она выпрямила спину, слегка присела и поднесла мои пальцы к губам.

Я было покраснела от удовольствия, но заметила, как дрогнули ее ноздри, и поняла, что она почуяла: противные запахи моря, устриц и устричного сока, крабового мяса и улиток — они въелись в мои пальцы и пальцы моих домашних так давно и прочно, что все их уже не замечали. И эти пальцы я сунула под нос Китти Батлер! Я готова была умереть от стыда.

Я тут же попыталась отдернуть руку, но она крепко ее держала, не отнимала от нее губ и при этом посмеивалась. Что выражали ее глаза, было для меня загадкой.

— От вас пахнет, — начала она протяжно и удивленно, — как…

— Как от селедки! — с горечью договорила я.

Щеки у меня пылали, к глазам подступили слезы.

Наверное, мисс Батлер заметила, как я смущена, и ей стало жалко.

— Никакой не селедки, — мягко произнесла она. — Но, пожалуй, как от русалки…

И она поцеловала мои пальцы по-настоящему, и на этот раз я позволила это сделать; кровь отступила от щек, я улыбнулась. Надела перчатку. От прикосновения ткани пальцы как будто защипало.

— Не придете ли снова со мной повидаться, мисс Русалка? — спросила Китти Батлер. Сказанные небрежным тоном, ее слова — невероятное дело — показались искренними. О да, с большим удовольствием, отвечала я, и она удовлетворенно кивнула. Снова слегка присела, мы пожелали друг другу доброй ночи, дверь захлопнулась, и мисс Батлер скрылась.