Я и сам однажды, правда не в кино, был свидетелем и одним из участников немыслимого трюка. Когда мы излишне настоятельно хотели побеседовать с господином Варсанидзе, более известным как Гога, о преимуществах здорового образа жизни, Гога не понял наших благих намерений и стал резко отрываться от нас на своем «мерсе». У дяди Степы тогда была всего лишь «волжанка», а дело было за городом, в районе Загорянки. Так дядя Степа, выжав из «волжанки» скорость, на какую она в принципе не способна, еще и срезал угол, после чего мы по полуразобранному мосту чуть ли не перелетели речушку.

Отстреливаться Гога не рискнул, когда мы с песнями выскочили ему наперерез. Он предпочел выслушать все, что мы хотели ему сказать.

Помимо вышеизложенных достоинств дядя Степа обладает одним неоспоримым преимуществом перед традиционно мрачными водителями нашего ведомства. Он шутник и балагур. Готов поклясться, что вовремя сказанное словцо не только повышает настроение, но порой помогает выпутаться из совершенно дурацких ситуаций, а то и разрядить взрывоопасную обстановку.

В последнее время, правда, дядя Степа что-то чересчур увлекся заемным юмором. Он покупает все сборники анекдотов, предпочитая, впрочем, те, что от Никулина. Однажды он показывал мне книгу с голой теткой на обложке и огромной вступительной статьей, в которой автор, доктор каких-то технических наук, на полном серьезе с графиками и таблицами исследовал анекдот, его историю, место рождения и сферы распространения. Мы с дядей Степой решили, что эта статья и есть самый лучший анекдот в книге.

— Сан Борисыч! — обернулся у ближайшего перекрестка дядя Степа. — Свеженький не желаете?

— Трави,— согласился я. Все равно ведь расскажет рано или поздно.

Значит, так. Раздается звонок. По телефону. «Але!» — «Позовите, пожалуйста, Рабиновича!» — «Вам какого: старшего или младшего?» — «Старшего». — «Они оба умерли». — Дядя Степа ржет так, как будто сам придумал эту шутку, и жмет на газ.

Мы с Ломановым серьезно переглядываемся, но не выдерживаем и тоже начинаем хохотать. Даже если дядя Степа расскажет абсолютную глупость, его заразительный смех сам по себе и мертвого рассмешит.

Вот так за шуточками и приехали. С левой стороны в начале Кутузовского проспекта тянется целый дипломатический городок из восьмиэтажных кирпичных домов с просторными автостоянками во дворах и охраной в будках. Раньше у них были даже свои магазины, наши туда и носа не смели сунуть. Мальчишки со всей округи через решетку забора глазели на диковинные автомобили.

Теперь от этих автомобилей не знаешь куда деваться. Дядя Степа, конечно, патриот, но даже он вынужден признаться, что «вольво» — машина, как бы это сказать... Ну, неплохая.

Нарушая дипломатический покой и размеренность жизни, поперек дороги у третьего подъезда стоит желтый милицейский «газик». Какой-то солидный араб никак не может припарковаться из-за него, но не выступает со своими арабскими матюками, а смирно стоит и ждет, когда ему освободит дорогу машина без водителя.

... Дверь в квартиру 28 — 29 была не заперта, да и вряд ли какой-нибудь даже самый ушлый домушник рискнул бы залезть в квартиру, битком набитую сотрудниками милиции и ФСК, а ежели считать с нами, то и представителями прокуратуры.

Двойной номер на дверях показывал, что в типичном, хотя и хорошем, советском доме сделана перепланировка. Две двухкомнатные квартиры были соединены в одну, в результате чего получился дом по западному образцу, где не пять семей ходят в один туалет, а всего одна роскошествует в двух.

Две комнаты, метров по двадцать, объединили в одну огромную гостиную. Только высота потолка немного подкачала, поэтому гостиная, несмотря на красивую белую мебель, выглядела несколько странно, словно бы ее сплюснули, как кусок пирога. Тем более странно она выглядела, когда в нее набилось так много людей, одетых явно не для вечернего коктейля. Да еще во главе с трупом хозяина.

Дэвид Ричмонд, прикрытый простыней, сидел в кресле перед телевизором, который еще работал в тот момент, когда приходящая уборщица, открыв своим ключом дверь, обнаружила мертвого хозяина. Меня аж передернуло, когда я представил себе, как мы с ним одновременно смотрим утренние новости. Я — с чашечкой кофе в руке, он — с пулей в затылке.

Я вспомнил про несчастного живого араба.

— Слушай, капитан, — тронул я за плечо возбужденного сыщика Степанцова из второго РУВД, с которым мы когда-то пересекались по арбатским делам. Фамилию его я хорошо помнил по тому дурацкому совпадению, что он был однофамильцем нашего тогдашнего клиента. — Это ваш «газик» всю дорогу дипломатам перегородил? Там араб уж полчаса проехать не может, смотри, на международный конфликт нарвемся.

— Понял, Саша. Счас сделаем, Саша. — Вот и он меня, оказывается, не совсем забыл.

Я услышал, как в коридоре Степандов материт любопытного шофера, чье место было совсем не в квартире.

— Семен Семенович, — обратился я к прокурору-криминалисту Моисееву, которому по идее давно было бы пора на пенсию, но он туда не спешил, да и начальство отпускать не хотело такого виртуоза. Особенным спецом он был по части баллистики. — Что сказать имеешь?

— Кое-что проясняется, Саша. Убили его, — Семен Семенович протянул мне целлофановый пакетик со сплющенной пулей, — похоже, из бельгийской винтовки «Мазер», если я, конечно, не ошибаюсь. Дорогая, я тебе скажу, штучка. В нашей коллекции есть одна такая. По свободным ценам на десять миллионов потянет. Точно скажу тебе после экспертизы.

— Капитан, а где наши коллеги контрразведчики?

Да что им! У них-то работа чистая. Потоптались, посмотрели, нахамили малость да отчалили. Шпионов не иначе ловить. До убийц ли им? Это мои ребята все окрестные чердаки прочесали. Всякий мусор и кирпичи с них волокли. Этот тип стрелял во-он из того дома напротив, из слухового чердачного окна. Долго, видать, лежал, ждал. Два кирпичика под упор приспособил, курил, три бычка обнаружили. Смелый очень, видать. Винтовку-то не бросил, как это они обычно делают. Винтовку, поди, разобрал, да в аккуратный портфельчик спрятал. И спустился по лестнице, как деловой, блин. Стреляную гильзу только одну обнаружили. Профессионал, гад, — с неожиданным для самого себя восхищением в голосе сказал Степанцов.

— Холмс, — тронул меня за плечо Ломанов, о присутствии которого я почти совершенно забыл.

— Что, Ватсон? — автоматически отозвался я. Ничего себе молодежь пошла, уже Холмсом величают.

— Да я серьезно, я не шучу, Александр Борисович. Можете счесть все это глупостью или фантазией, но у меня такое ощущение, что убийца явно читал Конан Дойла, — взволнованно проговорил стажер.

— Что ты имеешь в виду? — излишне раздраженно спросил я. — При чем тут Конан Дойл?

— Может быть, помните, Александр Борисович, у Конан Дойла есть рассказ, где хитрый Холмс, за которым охотились, приказал изготовить восковую куклу и усадил ее за свой рабочий стол перед окном, время от времени меняя положение кресла, чтобы тот, кто наблюдает за ним с улицы, думал, что за столом сидит самый настоящий живой Холмс. В конце концов восковой манекен получил пулю в лоб.