— Наверно, Лен неплохой человек. Он заставил маму снова бросить курить. Но он слишком напористый. Я его едва знаю, а мама уже разрешила ему меня удочерить. Это так несправедливо! Главное, они меня даже не предупредили. До свадьбы я ничего не знала.

Удочерить?! Дэвид не верил своим ушам.

Судя по голосу Стаси, она едва не плакала.

— Если бы кто-то из маминых мужей удочерил меня, лучше пусть это был бы ты, — сказала она. — А если не ты — тогда я лучше сохраню фамилию родного отца и останусь сама собой.

Дэвид про себя обругал Меридит за безответственность. Она никогда особенно не заботилась о том, как ее поступки скажутся на окружающих, а менее всего — на ее собственной дочери. Но он не мог сейчас показывать своего гнева.

— О, Стаси, это тяжело! — сказал он вслух. — Хотелось бы мне, чтобы все было иначе.

— И это еще не все! Она и Лен собираются даже провести свой медовый месяц вместе со мной. Лен уже купил мне один из «глобальных» мобильных телефонов, чтобы я могла разговаривать с тобой из Италии.

Дэвид посмотрел на часы. Два часа дня. Его «сеанс психологии» начинался, так сказать, без него.

— Сочувствую, моя радость, но я уверен — твоя мама желает тебе только добра, — ответил он. — Может быть, мне попозже позвонить, поговорить с нею? Что, если я смогу убедить ее отпустить тебя ко мне в гости, вместо того чтобы проводить с ними медовый месяц?

— Желаю удачи. Конечно, это их с Леном семейное дело. Но моя семья — это ты. Я вообще не понимаю, зачем вы тогда развелись с мамой.

Дэвид поморщился. Он считал, что дела у них с Меридит не заладились больше по его вине. Она жаловалась, что он остается закрытым для нее, что она устала от его меланхолии, самокопания, плохого самочувствия.

И хотя она не произносила этого вслух, Дэвид знал: Меридит не по душе большая взаимная привязанность между ним и ее дочерью. У него с роскошной Меридит общение оставалось преимущественно сексуальным. За пределами спальни он не мог ей дать то, что ей было так нужно, — внимание, восхищение, проникновенные разговоры о чувствах… Брак с ней оказался ошибкой. А больше всех пострадала от этого Стаси.

— У взрослых не всегда есть ответы на все вопросы, Стаси, — сказал он. — Но вот что я тебе скажу: пусть мы развелись с твоей мамой, но никак уж не с тобой. Поняла?

— Так, может, ты поговоришь с мамой и скажешь, что я не хочу быть Стаси Лачман?

Стаси Лачман! Давид, пораженный услышанным словосочетанием, на миг лишился дара речи.

— Дэвид! Ты меня слышишь?

— Да… — Он сам удивился тому, как хрипло прозвучал его голос. Переведя дыхание, он заговорил снова: — Слышу, радость моя. Я все сделаю, как ты просишь, Стаси. А сейчас мне уже пора идти. Прошу тебя, поешь чего-нибудь, пока обед не кончился.

Дэвид положил телефон в карман и пошел своей дорогой. Он чувствовал озноб. Ему стало страшно. Имя Стаси Лачман он хорошо знал. Он не раз записывал его в своем журнале.

Стаси воплощала все то хорошее, что только и было в их семилетней совместной жизни с Меридит. Между ним и Стаси возникла связующая нить в первый же вечер, когда они встретились. Меридит притащила его тогда на детское представление в садике с участием дочки. Трехлетняя малютка в то время едва доставала ему до колен. Дэвида позабавил рассказ Меридит о том, как Стаси изо дня в день готова стоять перед большим зеркалом в зале, репетируя свои две строчки.

Дэвид приготовился похлопать Стаси, но тут ее маленькая подружка Эмилия забыла свою реплику, заплакала и убежала со сцены. Почти сразу же Стаси бросилась вслед за ней. Дэвид и Меридит нашли ее за сценой. Она держала за ручку Эмилию, и обе девочки, вместе с мамой Эмилии, пели «Сияй, звездочка, сияй!».

— Стаси, ты испортила весь спектакль, — укоризненно говорила Меридит час спустя, когда они сидели в кафе-мороженом. — Почему ты не подождала немного и не сказала свои слова?

— Но ведь Эмилия же плакала!

— Но она же была с мамой!..

— А я была рядом! — объявила Стаси.

Меридит безнадежно махнула рукой, но Дэвид понял девочку. Малютка смотрела на взрослых такими чистыми глазами! Дэвид опустился на колени и пожал руку ребенку со словами:

— Как же повезло! Иметь такую подружку, как ты, Стаси… Мне бы очень хотелось с тобой подружиться.

Секретарь Алекса Дорсета осторожно постучал в дверь гипнотизера и приоткрыл ее. Дэвид прошел в большой, освещенный солнцем кабинет.

Сам Алекс Дорсет, толстый лысеющий брюнет с усами, как у моржа, и большими, глубоко посаженными карими глазами, сидел за столом и что-то писал. Дэвид насчитал четыре подноса с карамельками, стоявшие рядом с каждым стулом в его кабинете.

— Прошу вас. — Алекс указал гостю на черное кресло у стола. — Садитесь, профессор Шеферд, и постарайтесь расслабиться. Вы, кажется, немного возбуждены.

— Я хочу, чтобы вы меня загипнотизировали, прямо сейчас, — объявил Дэвид.

— Сначала мне надо знать, что к чему. Ваше объяснение по телефону было слишком кратким. Почему бы не начать с тех приступов головной боли, о которых вы упоминали?

— Мне сейчас наплевать на любые приступы! — Дэвид нетерпеливо ударил ладонью по столу гипнотизера. — Мне нужно разобраться с именами!

— Но прежде чем я вас загипнотизирую, вы должны успокоиться, — заметил Дорсет. — Садитесь, пожалуйста, и расскажите о том, что вас мучает.

Дэвид заставил себя сесть и пересказал гипнотерапевту то, что уже рассказывал пастору. Теперь он хотел ускорить разгадку, ведь ему необходимо было понять, при чем тут Стаси Лачман.

— Из всего того, что мне известно, я могу заключить — это сложное дело, — сказал Алекс, выслушав его.

— Черт с ней, со сложностью! Можем мы начать сейчас?

— Ну что ж, давайте попробуем.

Дэвид тяжело вздохнул, закрыл глаза и услышал звук включенного магнитофона. Голос Дорсета сообщил, что он, Дэвид, выйдет из гипноза бодрым и будет помнить все, что вспомнил, будучи под гипнозом. Дэвиду было приказано сосредоточиться на голосе Дорсета. Низкий, бархатный голос гипнотизера звучал успокаивающе:

— Начинаем считать… пять… четыре…

Вскоре Дэвид почувствовал, как он погружается в темное пространство, похожее на море, и тихо плывет по нему, все дальше от напряжения, тревоги, от мучительных мыслей…

Дэвид слышал только ровный, успокаивающий голос гипнотизера. И вот память привела Дэвида на заснеженную крышу дома, где он стоял вместе с Криспином и Эбби.

— Эбби, держись за мою руку! — крикнул он.

— С Эбби все нормально, Дэвид, — услышал он голос Дорсета. — Теперь вы в больнице. Вы видите здесь врачей?

— Да, вижу. У меня окровавлена грудь, и они склонились надо мной.

— Вы чувствуете боль?