религию. Это обстоятельство уже давно подтверждено жизненным опытом. Женщины более чувственны, чем мужчины; они больше склонны к жизни чувством, а не рассудком. Потому их легче захватывает обман чувств, а вместе с ним приходит глубокая наполненность какой-либо большой или малой идеей с хорошими или плохими целями. Особенно часто это происходит тогда, когда женщина использует мистическую ширму «тайного» общества и привлекает в него новых членов. Пути такого привлечения могут заключаться в особенном воспитании детей и ином влиянии на ближнее или дальнее окружение. Поэтому женщины смогли создать множество ведьминских групп, насчитывавших до 10—12 участниц на одного лидера или мастера ведовства. Так как часто главенствующую роль в группе ведьм занимал мужчина (мастер), то наиболее действенная для женского рода приманка и в этом случае оказывалась объединенной с запретными наслаждениями.

Очевидно, что во время запустения, которое переживало ведовство, одной из его главных характеристик стали различные пороки, что следует из самого названия перехода на сторону ведовства – искушения. За пять сотен лет до этого все было иначе. Тогда ведовство было тайным учением последних приверженцев германской веры, почитателей Вотана, которые проводили свои службы по утраченному и скрытому укладу, приносили жертвы Богу Вотану и участвовали в запретных круговых собраниях – тингах. Это таинство в мужской традиции преобразилось в учреждение «святой Фемы», связанное с древней религией, следы которой до сих пор не удалось уничтожить. Пример тому – обряд баварских крестьян – «Хаберфельдтрайбен» (народный суд, самосуд – прим. пер.), который можно противопоставить выродившимся оргиастическим обрядам средневековых ведьминских плясок. Этот факт указывает на то, что жемчужина рода людского – женщина – не находясь под руководством мужчины, становится подобием корабля без руля и теряется в лабиринтах жизни; в следующем веке современная эмансипация женщин станет новым образом ведьминских плясок и окончится так же печально, как и шабаши Средневековья.

Свидетельства из XI века представляют ведовство хоть и во враждебном, но все-таки не в резко осуждающем свете, в отличие от того, как это сделано в материалах следствия времен охоты на ведьм.

Умерший в 1024 году епископ Буркхардт Второй из Вормса уже упоминает служение Дьяволу в ходе женских собраний. Очевидно, что такие объединения и были теми шабашами ведьм, упоминаемыми в материалах судов. Такое собрание, которое он называет консорциумом, принимало в свои ряды женщин, которые, по словам епископа, были обмануты Дьяволом (a diabolo deceptae), причем они же по его приказанию (ex parecepto) обязательно должны были явиться на такое собрание. Особо важно то, что в его свидетельстве, взятом из народной среды (vulgaris stulitia), любой участник шабаша называется Holda или Hulda [хольда или хульда], что соответствует одному из имен Богини-Всематери Фроувы, которая – сама будучи волшебницей – была супругой верховного покровителя волшбы Вотана.

Устная традиция называла этих ведьм хольдами, из чего следует, что они тогда еще не были переведены в разряд унхольд (то есть нечистых – прим. пер.), как это произошло с ними через пятьсот лет. Не менее важно и то, что епископ Буркхардт далее сообщает, как эти хольды (ведьмы) ездят на животных, но ни разу не упоминает о метлах или вилах. То, что он говорит о вызывании чертей, как раз указывает на его закономерную (и ожидаемую с точки зрения церкви) ненависть к вере в Вотана. Ведь любые почитания самого Вотана церковь последовательно объявляла поклонением Дьяволу. Так, например, говорили о тех скальдах, которые надевали маски асов, ритуально перевоплощаясь в их временных представителей. В остальном сообщение епископа полностью умалчивает о том, что же именно происходило на собраниях таких хольд. Так как все само собой разумеющееся умалчивается и в современных свидетельствах, то молчание епископа может не быть умышленным – таким, каким оно могло бы быть сегодня. Напротив, это, скорее, свидетельство о том, что культ Вотана был либо побочным, либо прежним верованием, которое в те времена еще признавали, с которым боролись, но не могли еще перевести в ранг суеверия.

И все-таки уже в то время ведовство в большей степени оперировало внешним культом, а не учением. Это связано с тем, что на тот момент правящие династии, высшие слои общества и знать уже давно отвернулись от ведовства и, следовательно, от культа Вотана. Такой отход похож на то, что случалось в эпоху Рококо и последующие периоды, когда привилегированные места начали обустраивать на удалении от центров народных праздников. Это был знак прихода нового времени – времени итальянской оперы и французских ассамблей. Эффект этой перемены не заставил себя ждать: миф о Вотане, говоря современным языком, просто вышел из моды. Когда народные праздники утратили свою популярность, они всецело стали достоянием деревенских жителей, которые, в свою очередь, и сегодня празднуют солнцеворот, возвращение птиц и подобные памятные дни, уже давно забытые государством.

Так же и тысячу лет назад короли и знать отстранились от мифа о Вотане, от тогдашнего ведовства, и оставили его крестьянам. Это произошло вместе с установлением моды на христианство.

Но если такой древний народный обычай отмирает, то это значит, что он потерял свою власть уже в самом начале процесса отмирания. Так в одиннадцатом веке случилось с собраниями хольд, от которых остался культ без учения; то же произошло в восемнадцатом веке, когда народные праздники, которые в течение нескольких столетий растрачивали свою религиозно-мистическую основу, уносили с собой в небытие некогда хранимые смыслы германской праверы.

Положение подневольных, крестьян, которые во все времена занимают низшую ступень образовательной системы любой нации (хотя и являются основой ее постоянной регенерации) и выступают с наиболее консервативных (в лучшем смысле этого слова) позиций, стало единственной опорой для утрачивающихся мистерий Вотана. Так что нет никакого чуда в том, что ведовство все сильнее грубело и мельчало. Так оно все глубже уходило в болото, пока не исчезло совсем, растворившись в процессах над ведьмами и следующих за ними двух столетиях забвения – то есть к началу восемнадцатого века.

Опираясь на все вышесказанное, нетрудно понять, почему большинство ведьм вышли именно из крестьянской среды, в то время как бюргеры и представители знати указаны в обвинительных протоколах по делам ведьм лишь в исключительных случаях.

Несмотря ни на что, ведовство так и не было запрещено; лишь одно действие в его рамках было наказуемо: оно состояло в принесении человеческой жертвы, в поедании этой жертвы – мяса детей.

Процессы против ведьм начинаются в 1485 году, когда Папа Иннокентий Восьмой издает буллу, в которой указано, что ведовство – это преступление, которое карается смертной казнью.

Когда при императоре Отто Великом, в Х веке, была жестоко и окончательно подавлена последняя искра мужской германской традиции служения Вотану – древний певческий орден – когда собрания разрозненных служителей Вотана утратили свою теологическую и научную часть (ведь исчезли их руководители), то втайне сохранявшееся учение начало сходить на нет, и некогда существовавшая церемония уступила место обычаю. А он, в свою очередь, все сильнее перерастал в самые порочные оргии, становился прикрытием для блуда и греха – преступлений, грозивших народу полным одичанием; пляски ведьм стали представлять реальную угрозу, однако не в том смысле, какой ее видели гонители ведьм.

Однако в германской древности и даже во время раннего христианского Средневековья, когда такими собраниями руководили специально обученные скальды, эти праздники и танцы не были полностью освобождены от эксцессов, но такие эротические церемонии имели глубокую мистическую подоплеку; они опирались на природную религию и потому не несли в себе никакого деморализирующего заряда; короче говоря, это были мистерии, полностью соответствовавшие дионисийским празднествам древних.

Эти вотанистские мистерии были обращены к плодородию и силам природы и в этом смысле имели мистическую цель: празднование пробуждения природы в ожидании богатого и прибыльного года.

Однако чтобы проводить параллели между германскими плясками ведьм и греческими дионисиями и справедливо соотнести ведьм с вакханками, нужно сравнить обе мистерии друг с другом. Тут мы обнаруживаем невероятные сходства.

Дионисий (или Бахус) зовется также ночным, черноногим или козлоногим; вместе с Деметрой он властвует