— Корона?

— Или венок, неважно… Эти треугольные листья… Что это за растение?

— Лиджонг, — ответил Альберт Игнатьевич таким тоном, как будто его спросили, который час. — Это растение называется лиджонг. А почему вы…

— Да нет, ничего. Так, совпадение… Чепуха. Это ведь редкое растение?

— О, да. Очень редкое. Оно произрастает… М-м, далеко отсюда. Не знаю, как оно именуется на ботанической латыни, если вообще как-то именуется. Нам оно известно как лиджонг.

— Кому «нам»?

— Серебряному Братству, — невозмутимо сказал Монк. — Этот значок — символ Братства.

— О, понятно… Значит, вы принадлежите к Серебряному Братству…

— Да.

— Какой-нибудь тайный орден? И вы так запросто говорите об этом мне?

Монк пожал плечами.

— А почему бы и нет? Допустим, вы передадите кому-то содержание нашего разговора, слово в слово. Допускаю даже, что в вашем кармане лежит включенный диктофон, хотя вряд ли… Ну и что? Решительно не вижу, каким образом это могло бы повредить Братству или мне лично… А вам — не все ли равно, кого я представляю? Важно, что я вам предложу…

— И символ вашего Братства, — проговорил Борис, — улыбающийся сфинкс… Не помню, где сказано: «Когда человек узнает, что движет звездами, сфинкс засмеется, и жизнь на Земле иссякнет». Вы знаете, что движет звездами?

— Едва ли, — сказал Монк серьезно. — Сфинкс — не главное. Обратите внимание на эту витую спираль. Это и китайский иероглиф, означающий перемены. Это и двойная спираль ДНК, основы и начала жизни… А жизнь сама есть непрерывное изменение, разве нет? Это и спираль галактики, за которой — вся вечная и бесконечная Вселенная. Соединяя все три смысла, что мы получаем? Вечное в изменчивом, безграничное в конечном…

— Не заговаривайте мне зубы, — обронил Борис грубовато. — Главное — сфинкс. Улыбка сфинкса.

— Оставим это, — температура тона Альберта Игнатьевича понизилась на несколько градусов. — Вам угодно выслушать мое предложение?

— Излагайте.

— Я хочу купить нечто, принадлежащее вам… Точнее, вашей семье. Я уполномочен предложить цену, которая…

— Ах, вот оно что! Ну, такие предложения я получаю десятками.

— Правда?

— Вы, конечно, хотите купить шкатулку?

— Какую шкатулку? — искренне удивился Монк.

— Нет? Что же тогда?

— Право, не знаю, о какой шкатулке вы говорите… Нет, меня не интересуют шкатулки. Речь идет о книге.

Теперь пришла пора Бориса удивляться.

— О книге? О какой книге?

— Вы отлично понимаете, о какой… Я уполномочен предложить вам миллион долларов.

Борис от души рассмеялся.

— Альберт Игнатьевич, за такие деньги я охотно продал бы всю мою небольшую библиотеку… Только боюсь, она не потянет и на крохотную долю!

— Два миллиона.

— О, вы настроены радикально… Хорошо, тогда я отвечу вам. Не знаю, что за книга имеется в виду… Наверное, какой-нибудь сверхраритет. Но я знаю точно, что у меня нет и никогда не было книги, которая могла бы стоить два миллиона долларов. Ничего похожего.

Монк взял длинную паузу.

— Послушайте, Борис… Думаю, я могу понять вас, вернее, мог бы, если бы… Вы рассуждаете так. Два миллиона долларов — большая сумма, но это всего лишь деньги. Книга же… Да, но поймите, вы никогда не сможете…

— Поймите и вы, — сказал Борис очень терпеливо. — У меня нет такой книги.

— Полагаю, — пробормотал Монк, — повышать цену дальше не имеет смысла. Вы откажетесь от любых денег. Вы не привыкли. Для вас что два миллиона, что пять, что десять, это всего лишь ряды цифр. А ведь ваша жизнь могла бы измениться. Измениться так, что…

— Почему вы мне не верите?

— Да потому, что вы лжете!

Борис поднялся из-за стола.

— Я ухожу.

— Подождите, — в голосе Монка впервые появились нотки неуверенности. — Сядьте…

Неохотно Борис присел на край стула.

— Хорошо, допустим, — сказал Альберт Игнатьевич. — Допустим, книги нет у вас…

— Не нужно ничего допускать. Ее нет.

— Но она может у вас оказаться…

— Не вижу, каким образом.

— Возьмите мой телефон. Позвоните мне, — Монк положил на стол визитную карточку. — Мое предложение остается в силе.

— Два миллиона? Или десять?

— Пусть будет десять, какая в сущности разница…

С недоверчивым изумлением Борис посмотрел на человека, для которого разница в восемь миллионов долларов ничего не значила. Кто он — чокнутый коллекционер? Или представитель такого коллекционера? Да нет, это абсурд. Никакой коллекционер не заплатит десять миллионов долларов за книгу. Или заплатит? Ушла же с аукциона за пятьдесят миллионов долларов картина, на которой изображено что-то вроде аляповатого букета цветов… Но кто сказал, что Монк собирается платить? Пообещать и заплатить — не одно и то же.

Борис взял визитную карточку. Там стояло только — «Альберт Игнатьевич Монк», и номер мобильного телефона. Больше ничего, но в углу карточки улыбался сфинкс. Поколебавшись, Борис все же сунул карточку в карман.

Он снова был в том же лесу, куда его не так давно затянула кружащаяся воронка пурпурной мглы, хлынувшей с компьютерного экрана. Только теперь не было этой мглы. Борис видел все вблизи и вдали отчетливее, чем наяву; он вдыхал запах этого леса, впитывал его звуки, чистые, первозданные. В то же время он не мог осознать, где, в какой конкретно точке пространства находится он сам ; он словно был везде и нигде.

Но эта призрачная неопределенность продолжалась недолго. Из-за поворота лесной дороги

/того поворота, что прежде был скрыт пурпурной мглой/

появился всадник. Борис видел его со стороны, но одновременно он и был этим всадником, жил его ощущениями, его мыслями. Эта двойственность накладывала странный отпечаток. Борис-всадник думал на каком-то чуждом Борису-наблюдателю языке, мысленно произносил слова этого языка, и как же могло быть иначе? Борис же извне, Борис-наблюдатель, мог только отметить, что этот язык походил на немецкий. Современным немецким языком Борис худо-бедно владел. А это если и был немецкий, то такой, на каком говорили лет пятьсот назад…

Молния с треском разорвала хмурые небеса, потом еще и еще раз. Вот-вот разразится ливень, но это уже не так досадно: вековой лес позади, в просветах меж деревьями-великанами виден холм, а за ним — башни замка ландграфа Ангремского. Совсем скоро всадник будет в замке, его ждет отдых в трудном пути… В одном из его трудных путей.