вы ей уделять те же знаки внимания, что и другой однокурснице? В общем-то, нет.

Вопрос не в том, что подобное являлось нормальным тогда, просто это было ненаказуемо и непроблематизируемо. Никто не позволял себе такого отношения к дочке проректора, а к другим — да, но они не владели языком обозначения этого как проблемы и публичным пространством, в котором могли бы все озвучить. И тогда, я представляю, молодым девушкам было непонятно, что делать с профессорским вниманием. Им, вероятно, это казалось неприятным и ненормальным. Но у нас не очень много свидетельств таких оценок, потому что для изучения вопроса нужно, к примеру, проводить биографические интервью и спрашивать у женщин и мужчин разных поколений, чувствовали ли они себя комфортно, если оказывались в похожих ситуациях.

Именно поэтому сложно реконструировать изменение нормы. Однако я вообще сомневаюсь, можем ли мы говорить о «норме» того, что сейчас обсуждается в контексте «новой этики», даже в отношении предыдущих периодов.

Елена Омельченко, профессор департамента социологии и директор Центра молодежных исследований НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге; доктор социологических наук. Редактор книг «В тени тела» и «PRO тело. Молодежный контекст»:

— Перемены очень заметны. Я слежу за Вышкой [Высшая школа экономики. — Прим. ред.] и несколькими прокатившимися серьезными скандалами, которые связаны с домогательствами. Часть из них доказана, часть нет — это неважно, но они создают ощущение атмосферы определенной опасности. По-видимому, наличие новых правил провоцирует и мысли, и риски, поэтому люди стали активнее следить за тем, как они позиционируют себя и как общаются: открытые двери кабинетов, меньше рукопожатий и объятий. Кроме того, шутки и, например, визуальный материал к лекциям и семинарам по гендеру или кино выбираешь так, чтобы никого не задело. Может быть, это и хорошо, главное, чтобы подобное не мешало яркости и эмоциональности коммуникации и преподавателей со студентами, и преподавателей друг с другом.

Конечно, человеческие отношения вряд ли стоит доводить до абсурда и крайностей, исчезновения чувствительности и телесности, потому что это важные части взаимодействия. Мы же не состоим только из говорящей головы, правильно? И поэтому не сможем превратить человека в машину, которая опасается лишних движений, слов и избегает шуток. Но, наверное, этого и не нужно.

Надежда Нартова, старший научный сотрудник Центра молодежных исследований и заместитель академического руководителя магистерской программы «Современный социальный анализ» НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге. Редактор книг «В тени тела» и «PRO тело. Молодежный контекст»:

— На мой взгляд, если приходят продвинутые преподаватели, студенты и сотрудники, то именно комьюнити задает тон в университете или компании.

Я не специалист по организационной социологии, но, как мне известно, результаты некоторых исследований о гендере в организациях показали, что в крупном бизнесе нет дискриминации на среднем уровне: корпорация заинтересована лишь в том, чтобы ты работал и был эффективен, и никого вообще не волнует, женщина ты или мужчина. Понятно, что ресурсы у тех и у других могут быть совершенно разными, что до топа доходят единицы, что есть стеклянный потолок и гендерированные позиции типа HR-менеджера или бухгалтера, но в сфере управленцев среднего звена, как правило, нет дискриминации.

Так что в компаниях, особенно международных, действуют эти нормы, потому что их отсутствие ведет к репутационным потерям, внутренним напряжениям, скандалам и так далее. Естественно, есть старорежимные и непрошибаемые корпорации с гендерной иерархией и прочими негативными явлениями. Но вот вопрос, будут ли они конкурентоспособны и смогут ли выжить при таком режиме, поскольку мы никуда не денемся от неолиберальной экономики, которая требует от нас индивидуализированной и неконфликтной коммуникации. В конечном счете, помимо «новой этики», существует масса других, в том числе рыночных процессов, которые накладывают свой отпечаток и ограничения.

Анна Край, преподаватель департамента психологии НИУ ВШЭ; практикующий психолог. Соавтор книги «Домашнее насилие. Так будет не всегда»:

— Это тонкий вопрос. Я не совсем хорошо чувствую данный момент, так как внутри университета, допустим, происходит не очень много коммуникаций между преподавателями. Мы можем работать над одним проектом, но чаще всего это вертикальная система с понятным лидером.

Если говорить о студентах, то они стали более четко обозначать, что им нравится и не нравится, заниматься самоуправлением. Например, заявлять: «Вот этот преподаватель произносит шутки оскорбительного характера. Давайте с этим что-то сделаем, нажмем тревожную кнопку и попробуем разобраться».

Я надеюсь, это изменило вещи, относящиеся к домогательствам и сексизму в университетах. Понятно, что люди имеют свойство вступать в разные связи, вне зависимости от того, кто они — преподаватели, студенты и так далее. Но теперь, полагаю, все три раза подумают, стоит ли нарушать субординацию и начинать такие неравные отношения, а также поймут, что нужно делать, если человек с большей властью злоупотребляет ею.

Могу сказать: пока «новая этика» несильно внедрилась в корпорации. Однако предполагаю, что те, кто посмотрел «Утреннее шоу» или «Большую маленькую ложь», однозначно задумались о том, как они будут общаться с подчиненными.

Очевидно, к примеру, что волны обсуждений в твиттере относительно кэнселинга известных журналистов затронули медиатусовку10. Люди из этой сферы стараются выработать какие-то акты и документы. Я знаю несколько организаций, которые прописали правила поведения в тех случаях, когда происходит харассмент, то есть к кому они обращаются и какие следуют санкции. Это здорово, потому что это прозрачная система.

Как «новая этика» повлияла на онлайн-коммуникацию?

Оксана Мороз, доцент департамента медиа НИУ ВШЭ; кандидат культурологии. Автор «Блога злобного культуролога»:

— С одной стороны, возникло много флешмобов и общественных кампаний под хештегами, затрагивающими какие-то сложные тематики: #MeToo, #BlackLivesMatter. Хештег #RIPJKRowling [‛Покойся с миром, Дж. К. Роулинг’. — Прим. ред.]11 — это тоже близкая к теме история, хотя, конечно, не очень красивая.

С другой стороны, появились разные онлайн-активисты, которые преимущественно работают в соцсетях как блогеры и влогеры и чаще всего осознают свою ответственность за этот способ подачи материала, а не, к примеру, какие-нибудь «полевые» действия и выездные акции.

Кроме того, естественно, улучшилось информирование об НКО [некоммерческие организации. — Прим. ред.], так как почти у каждой из них есть аккаунты в соцсетях, даже у тех, что объявлены иностранными агентами.

При этом в интернете повысился градус агрессии в дискуссиях. Может быть, потому, что людей, которые говорят про условную «новую этику», появляется все больше и больше, они лучше проникают за пределы пузырей фильтров и попадают в поле зрения пользователей, которые совершенно не привыкли об этом думать.

Я уже не упоминаю то, что даже внутри условно леволиберального сообщества присутствуют люди с очень разными взглядами, поэтому там идет некая «внутривидовая борьба». Например, когда случилась история с Тесаком12, произошло достаточно серьезное размежевание. Часть тех, кто говорит о «новой этике», сказали: «Слушайте, есть свидетельства, что он погиб в результате пыток. Это ужасно, и ни один человек, который находится в тюрьме, не должен подвергаться пыткам». Другие говорили: «Нет, конечно, все это грустно и жутко, потому что тюрьма — действительно страшное место, но мы, вообще-то, выступаем за нулевую толерантность, если речь идет о националистах». И между этими группами шли столкновения: первые обвиняли вторых в том, что они людоеды и лишь притворяются людьми с либеральными взглядами; вторые твердили, что первые просто хотят подольше постоять в белом пальто и высказать одобряемое суждение, а на самом деле им все равно.

К сожалению, по степени представленности агрессия гораздо виднее, нежели расширение диапазона влияния НКО, онлайн-активистов и общественных кампаний.

Надежда Нартова, старший научный сотрудник Центра молодежных исследований и заместитель академического руководителя магистерской программы «Современный социальный анализ» НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге. Редактор книг «В тени тела» и «PRO тело. Молодежный контекст»:

— Я вспоминаю тот романтизм, когда интернет только появился. Казалось, ты можешь предстать кем угодно, тебя никто не узнает — делай что хочешь, ведь все обезличено.

Теперь все оказывается более персонифицированным. Каждая соцсеть предлагает заполнить информацию о себе и поставить фотографию, в общем,