Родители Мэтта были эдакими прото-хиппи. Его мама, между прочим, пела на первых пластинках группы Weavers и дружила с Питом Сигером. Она сидела с детьми Вуди Гатри. К тому времени, когда я познакомился с родителями Мэтта, она все еще устраивала знаменитым фолк- и блюз-музыкантам — Сонни Терри, Брауни МакГи, Лед Белли, и самому Сигеру — концерты на всяких тусовках в Манхэттене.

Я бесконечно слушал радио и знал все современные поп-хиты, но дома у Мэтта познакомился с другой музыкой благодаря совершенно изумительной родительской коллекции фолк-пластинок. Тонны кантри-блюза, всякого старья и много современного, вроде Боба Дилана, Эрика Андерсена, Тома Раша, Фила Оукса, Баффи Сент Мэри и Джуди Коллинз. В итоге я вытащил свою акустическую гитару из-под кровати, а Мэтт показал мне несколько аккордов. Потом я еще взял пару уроков у одной дамы, которую нашел по объявлению в местной газете. Первая песня, которую я выучил, — «Down in the Valley». А вскоре у меня на шее уже прикреплена была губная гармошка — я пытался изображать ту фолк-музыку, что слышал дома у Мэтта.

А группа продолжала репетировать, и летом 1965 года случился наш первый концерт. В тот год проходили выборы мэра, и в нашем районе дислоцировался местный штаб агитаторов за Джона Линдзи. Сидели за витриной — открытое помещение, ярко освещенное. Хэролд устроился к ним волонтером — раздавал агитматериалы. Думаю, он считал, что это круто и по-взрослому. Однажды в штабе один ответственный работник, обсуждая съезд или вечеринку, упомянул, что неплохо бы организовать что-то подобное. Хэролд, хотя разговаривали совершенно не с ним, встрял в беседу: «Это, у меня группа есть!»

Ну, они и пригласили нас сыграть на том мероприятии. Думаю, Демократическая партия решила, что наберет здесь дополнительных очков, если для них будут играть детишки из этого района. Плату нам никакую не выделили, да и народу не много собралось, но, как бы там ни было, это был концерт. Мой первый концерт!

Иногда на репетиции я просил Хэролда показать мне на его «фендере» аккорды с баррэ. Все эти азбучные штуки казались совершенно элементарными, но если б я знал тогда, как долго мне придется трудиться, чтобы хотя бы приблизится к уровню более или менее умелого гитариста, я бы тут же на все это забил. А в то время меня это, наоборот, заводило и толкало дальше. Нет, конечно, торчать в подвале — это здорово, но я хотел заиметь свою электрогитару и заниматься серьезно. В любое свободное время я стал ездить на метро в Манхэттен и прочесывать музыкальные магазины на 48-й улице в поисках гитары, доступной мне по средствам.

Для меня эти поездки стали настоящим паломничеством. Между Шестой и Седьмой авеню независимые музыкальные магазины стояли по обе стороны 48-й улицы. А на квартал вверх, на 49-й улице и Седьмой авеню, находился магазин сэндвичей под названием Blimpie’s. Я покупал там сэндвич или техасский чили-дог — покрытый клейким желтым сырным соусом, чили и луком — в Orange Julius, и затем бродил по музыкальным магазинам. В те годы ничего руками трогать не разрешалось. Если ты хотел поиграть на инструменте, то тебя спрашивали: «Вы это купите сегодня?» А если ты выглядел не как потенциальный покупатель — как я, например — говорили: «Позволь мне увидеть, что у тебя действительно есть на это деньги».

Так что смысл этих путешествий по 48-й улице заключался не в том, чтобы играть, а в том, чтобы плавать среди причиндалов рок-н-ролла: барабанных установок, гитар, бас-гитар. И когда я замечал музыканта, которого до того видел по телевизору или в музыкальном журнале, я тут же собирался. Я уносился на небеса.

В старших классах я стал все чаще прогуливать уроки. Утром запрыгивал в автобус и ехал на 48-ю улицу. Приезжал я туда рано, когда магазины еще не открылись, так что еврейский мальчик сидел на скамье в Кафедральном соборе Святого Патрика на пересечении 49-й улицы и Пятой авеню и ждал. А еще в квартале от собора я нашел магазин пластинок под названием Record Hunter («Охотник за пластинками») — там разрешали слушать пластинки. У них там стояли столики с вертушками и наушниками, и можно было попросить открыть любую пластинку и прослушать. Вот таким, в моем представлении, выглядел идеальный день — ждешь в соборе открытия магазина пластинок, слушаешь музыку, съедаешь чили-дог, любуешься гитарами.

Изучая окрестности возле дома, я обнаружил, что если сесть на автобус Q44, идущий от моего дома на юг, и доехать до конечной в Джамайку и Куинс, то попадешь в гигантский двухэтажный магазин пластинок под названием Triboro Records. И вот у них были тысячи альбомов. И поскольку район тот по преимуществу был черным, то я там узнал музыку, с которой нигде больше не мог до того познакомиться: Джеймс Браун, Джо Текс, Отис Реддинг, а также чернокожие комедианты, например, Редд Фокс, Пигмит Маркхэм и Момс Мэбли. Не всегда у меня были деньги на покупки, но просто держать в руках пластинку и глядеть на конверт — это уже ценно.

Я год копил деньги, и прибавив к ним те, что получил на четырнадцатый день рождения, я в один прекрасный день вошел в музыкальный магазин Manny’s на 48-й улице. Остановив взгляд на одной из гитар, я попросил: «Простите, могу ли я попробовать эту?»

«Сегодня купишь?» — ответили мне.

«Да».

«Деньги покажи».

Я вывалил все свои деньги, и мужик за прилавком протянул мне гитару, которую я собирался купить: размер три четверти, два стратокастеровских звукоснимателя — копия, сделанная Vox. Гитара не супер, мягко говоря, но я мог себе позволить себе только такую — она стоила дешевле всех, потому что была не полноразмерной. И кроме того, я ведь о гитарах ничего не знал, да и играть почти не умел.

Тем не менее наконец я купил свой настоящий билет в свободу.

Как только я обзавелся электрогитарой, я тут же стал пробовать сочинять песни. Казалось, что играть на инструменте и писать песни — совершенно естественное сочетание, одно и то же практически. И каждый раз, когда мне нравилась песня, я пытался состряпать что-то подобное. Одна из моих первых попыток — оммаж песне «The Kids Are Alright» группы The Who.

Я также изучал структуры песен, которые писали композиторы и поэты из «Брилл-Билдинг» (офисное здание в Нью-Йорке, в котором располагались компании, занимавшиеся шоу-бизнесом. — Прим. пер.) — Барри Манн и Синтия Уэйл, Джерри Гоффин и Кэрол Кинг, Джефф Берри и Элли Гринвич. Песни с куплетом, припевом, бриджем и крутейшим «хуком» — ударной фразой. Это такие цепляющие песни, что при первом прослушивании ко второму припеву тебе уже кажется, что знаешь их всю жизнь. Песни с красивыми мелодиями, рассказывающие историю.

Группа из подвала Хэролда Шиффа заглохла, но Мэтт Раэл и я, у которого теперь была гитара, стали джемовать вдвоем. Иногда к нам присоединялся барабанщик, паренек по имени Нил Тиман. Мы назвались Uncle Joe и не переставали расширять свой репертуар. У Мэтта тем временем зрели свои проблемы, и в конце концов родители отправили его в частную школу в Манхэттене.

Волосы мои к тому времени отросли уже очень прилично, но они сильно вились. Кудряшки я тогда ненавидел, потому что стилем того времени были прямые волосы. Так что я купил крем-релаксатор Perma-Strate, который продавался в любом негритянском квартале. Perma-Strate этот попахивал аммиаком и всякими тяжелыми химикатами и жег кожу на голове как хрен знает что. Надо было наносить его на волосы, зачесывать назад, дать отстояться, а потом расчесывать наперед. Однажды я передержал — и на коже головы проступила кровь. Я, кстати, волосы и утюгом распрямлял, было дело. Что угодно, лишь бы выпрямить. Выглядел я так, что мать одного моего нового дружка Дэвида Ана называла меня «Принц Вэлиант» (герой комикса о рыцарях. — Прим. пер.). А отец мой взял в привычку обращаться ко мне «Стэнли Толстожопый».