Моряк, улыбаясь, смотрел, как Алексис, сорвав ярко-алый цветок, пыталась заложить его за ухо. Цветок соскальзывал и падал: волосы девочки были слишком короткими, чтобы удержать его.

— К тому времени, как я приеду тебя навестить, — сказал Пауль, — ты должна отрастить волосы до середины спины. Если я замечу, что ты их снова обкорнала — из-за чего, меня не касается, — так и знай, с живой тебя шкуру спущу.

Алексис рассмеялась, понимая, что не следует воспринимать угрозу всерьез, а потом вдруг всхлипнула и крепко схватила Пауля за руку.

— Для того чтобы волосы так отросли, потребуется не один год. Значит, мы расстаемся на несколько лет?

Она готова была расплакаться, и голос чуть не выдал ее, но Алексис сумела овладеть собой. Ей не хотелось плакаться в жилетку никому, даже этому, ставшему ей близким человеку.

— Кто знает, когда я снова окажусь в этих водах, — с деланной беззаботностью отозвался Пауль. Он взял из рук девочки цветок и покрутил его между пальцами. — Но когда я приеду, я хочу, чтобы меня ждали.

— Ты расскажешь обо мне своим близким, Пауль? Может быть, кто-то из твоих сыновей захочет жениться на мне. Тогда ты смог бы стать мне отцом.

Пауль засмеялся. Он с радостью забрал бы Алексис с собой, привез ее в семью, где ее приняла бы как родную дочь его жена и как сестру его сыновья и дочери… Но он понимал, что с Джорджем и Франсин Алексис будет лучше.

— Боюсь, ты испугаешь моих сыновей своими пронзительными глазами, Алекс. Я и то выдерживаю твой взгляд только потому, что выше тебя на три головы. Не представляю, что должны чувствовать люди, когда ты смотришь на них. У них, наверное, поджилки трясутся и ноги подкашиваются.

— Но ведь ты не такой, как они, Пауль, — за это я тебя и люблю! Ты никогда не отступаешь и не отводишь взгляда. Мои братья и сестры отворачивались от меня, когда я не отвечала на их дразнилки. Иногда, когда Чарли принимался лупить меня, я смотрела на него вот так… Ох, как же он ненавидел меня за то, что я вот так смотрю. Наверное, так же сильно, как я ненавидела его за то, что он смотрит по-своему. Как ты думаешь, отчего это происходит?

Пауль ничего не ответил. Он знал, почему люди отворачиваются от нее. Во взгляде девочки каждый видел то, что она ждала от него, а ждала она слишком многого; и некоторые, будучи не в силах ответить, предпочитали вообще не иметь с ней дела.

Почувствовав, что моряк замедляет шаг, Алексис крепче сжала ладонь Пауля. Проследив за его взглядом, она увидела в конце тропинки дом, стоявший на скале и окнами выходивший на море.

— Вот здесь и живут Квинтоны? — тихо спросила девочка, и сердце ее учащенно забилось. Что там ждет впереди?

— Да. Это твой новый дом, — без колебаний ответил Пауль. Он знал, что Джордж и Франсин не отвергнут приготовленного им подарка.

У Алексис перехватило дыхание — она не могла отвести взгляд от дома. Такого она не ожидала. Девочка закрыла глаза, потом открыла их, словно проверяя, не видение ли перед ней.

Дом не исчез. Всякий раз, закрывая глаза и открывая их снова и снова, Алексис испытывала ни с чем не сравнимое удовольствие. Этот дом, место, где он находился, были воплощением ее мечты о счастье. Просторный, с мощными белыми колоннами, с красной черепичной крышей, дом не являлся порождением ее воображения. Вокруг него росли деревья с такой ослепительно зеленой листвой, которой могли бы позавидовать самые ухоженные из лондонских растений. Сквозь их крону пробивалось солнце. Листья, покачиваемые ветром, попадая под его лучи, вдруг вспыхивали, как ярчайшие изумруды. Цветы здесь были еще красивее, чем те, что Алексис видела, пока шла через городок. Коралловые соцветия, словно в радужном фейерверке, встречались с желтыми, оранжевыми, малиновыми. И красавица белладонна, и скромный желтый цветочек с неизвестным названием в равной степени привлекали внимание, одинаково ласкали взгляд. Серому цвету не было места в этом мире сверкающих красок. Никогда девочка не видела ничего чище, ничего свежее и благоуханнее этого места. И лишь ее присутствие здесь нарушало божественную гармонию. Бледное создание, напоминающее грязное пятно на картине великого художника, — вот чем она себя ощущала. Алексис попятилась назад. Сейчас ей меньше, чем когда-либо, хотелось зайти в этот дом.

Пауль, догадываясь о причинах произошедшей в ней перемены, терпеливо ждал, когда девочка освоится. Услышав, как Алексис вздохнула, он перехватил ее взгляд. Моряк исподволь наблюдал за внутренней борьбой, происходившей в Алексис, видел, как возвращается к ней былая решимость, проявляя себя в упрямой складке у рта, в прищуре глаз. Уловив перемену в ее настроении, Пауль потащил Алексис к дому, пока она не передумала окончательно.

Девочка шла, стараясь ступать уверенно и твердо, представляя, будто карабкается по канатам на корабле. Она знала, что, когда тропинка приведет ее на гребень холма, она почувствует то же, что чувствовала в своем «вороньем гнезде» — там, где никто не мог причинить ей боль.

Последующие шесть лет словно служили подтверждением тому интуитивному чувству, которое испытала Алексис, впервые взобравшись на гребень холма. Здесь, в атмосфере доброжелательности и заботы, которой окружили ее Джордж и Франсин, она впервые в жизни узнала, что значит жить в мире с собой и окружающими. Здесь она чувствовала себя защищенной от всех напастей, здесь получила любовь, о которой не смела даже мечтать. В стремлении быть достойной этой любви Алексис старалась сделать для своей новой семьи как можно больше.

Под взыскательным присмотром Джорджа и при его активной поддержке, Алексис научилась читать и писать. Теперь она уже могла посмеяться над ошибкой, которую сделала когда-то, выбирая для себя имя. Но все это было не важно. Алекс Денти больше не существовало на свете. Теперь она была Алексис Квинтон и знала, что никто не может отнять у нее ни новую семью, ни новое имя.

Алексис трудилась с упорством, с каким вгрызаются в гранит науки, стремясь наверстать упущенное, дети, слишком поздно по сравнению со своими более удачливыми сверстниками сделавшие свои первые шаги в грамматике. Джордж и сам не знал, как Алексис сумела уговорить его, но он разрешил ей помогать ему в офисе, и спустя некоторое время ее работа уже воспринималась многими, в первую очередь им самим, как нечто само собой разумеющееся.

Джордж как будто не слышал того, что говорилось у него за спиной по поводу Алексис. Да, до сих пор на острове не было принято брать на работу женщин, но его приемная дочь отлично справлялась с любыми заданиями, какие бы он ей ни дал, — от самых сложных до самых рутинных и нудных. За все она бралась с одинаковым рвением и одинаково хорошо исполняла. Джордж быстро разглядел в Алексис человека, которому стоило передать дело. Она могла справиться с управлением Квинтонской корабельной компанией не хуже самого хваткого мужчины. Джордж и не пытался скрывать, что гордится приемной дочерью. Он оценил не только ее ум и старательность, но и интуицию, без которой нельзя обойтись в бизнесе. Алексис умела сгладить самую трудную ситуацию, вывести дело из любого переплета. Ее уверенность в себе некоторые расценивали как надменность, но Джордж старался не слушать завистников. Чувство самодостаточности в Алексис, как понимал Джордж, не было следствием ограниченности и эгоизма. Она прекрасно владела любым вопросом и знала это — только и всего. Независимость была одной из черт, за которую Джордж особенно любил свою девочку.