Я испытывала огромное желание выйти из кареты и присоединиться к танцующим. Двое мужчин принесли с собой скрипки и начали наигрывать песни, которые все знали: «Викарий из Брея», «Барбара Аллен» и еще одну, которую мы все подхватили:

«Когда Британия по Божьей воле Возникла из глубин морей,

Как край земли обетованной, То ангел-страж пропел над ней:

„Правь, Британия, правь морями, Никогда, никогда, никогда

Англичане не будут рабами!“»

Эти слова звенели в ночном воздухе, а внизу волны гулко бились о белые утесы. «Никогда, никогда, никогда, — скандировала толпа, — мы не будем рабами!»

Давно сдерживаемые чувства последних месяцев нашли выход. Народ очень долго терзали мысли о грозящем стране опустошении. Никто, пожалуй, не решился бы признаться в том, что он верил в возможность этого, но теперь все явно чувствовали облегчение, и это отчетливо выражалось в словах «никогда, никогда, никогда…»

Потом музыка сменилась. Скрипачи начали играть веселую мелодию:

«Пойдем, девчонки и парни,

Бросьте своих пап,

Пойдем к майскому шесту…»

На дворе стоял отнюдь не май, но знакомая мелодия приглашала танцевать, и девушки с парнями, взявшись за руки, кружились вокруг костра, будто он был майским шестом.

Я заметила в толпе нескольких цыган и… да, там был и он! Джейк держал за руку цыганку с глазами, похожими на ягоды терновника. В ее ушах висели креольские серьги, на ней была красная юбка, а волосы — цвета воронова крыла.

Джейк танцевал возле костра, делая изящные прыжки. Оказавшись поблизости от нашей кареты, он взглянул на меня. Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза. Он отпустил руку девушки, с которой танцевал, и остановился. И я почувствовала, как ему хотелось бы, чтобы я вышла из кареты и потанцевала с ним. Однако я понимала, что наше знакомство лучше держать в тайне: ведь приятно иметь тайну, мечтать о запретном! Отец спросил:

— Здесь появились цыгане?

— Мне кажется, нет причин помешать им здесь появиться! — ответила мать.

— Похоже, они радуются не меньше других! — добавил Дэвид.

Я удивилась, заметив в толпе Долли. Я не предполагала, что она отважится выйти из дома в такую ночь и тем более прийти к этому костру. Она стояла у края толпы и производила впечатление очень хрупкой и хорошенькой, поскольку при таком освещении недостатки ее лица не были заметны. Долли казалась совсем юной девушкой, хотя ей было, должно быть, далеко за двадцать.

Я шепнула Амарилис:

— Смотри-ка, там Долли!

И в этот момент возле нее оказался цыган Джейк. Он схватил ее за руку и, потянув за собой, заставил пуститься в пляс.

— Долли… танцует! — воскликнула Амарилис это странно!

Я следила за ними до тех пор, пока это было возможно. Пару раз, обходя с хороводом костер, они оказывались довольно близко от кареты. Долли была очень возбуждена, а Джейк смотрел в мою сторону: до чего же ему хотелось, чтобы именно я танцевала с ним вокруг костра!

Я ждала, когда танцоры появятся вновь, но они не показывались. Я продолжала искать их глазами, но больше ни разу не увидела.

— Это продлится всю ночь! — заявила мать.

— Да, — зевнул отец. — Дэвид, отвези-ка нас домой! Я думаю, вполне достаточно: эти развлечения быстро надоедают!

— Хорошо все-таки, что все поняли, от какой опасности нам удалось избавиться! — проговорил Дэвид. — Сегодня ночью во всей Англии нет ни одного человека, который не гордился бы тем, что он англичанин!

— Сегодня, пожалуй, так, — согласилась мать, — но уже завтра все может обстоять совсем иначе!

— Лотти, милая, — отец, — становишься циничной!

— Такой меня делает толпа! — ответила она.

— Поехали, Дэвид! — приказал отец, и Дэвид начал разворачивать лошадей.

Мы отправились в недолгий путь домой по проселкам, на которые падал отсвет огромного праздничного костра. Виднелись и другие костры, разбросанные вдоль побережья, словно драгоценные камни в ожерелье.

— Эта ночь запомнится на всю жизнь! — произнес Дэвид.

У меня же перед глазами долго стоял цыган Джейк, словно упрашивающий меня покинуть карету и отправиться с ним, а потом — он, рука об руку с Долли, куда-то исчезающий…

Через несколько дней случилась неприятность. К моему отцу явился один из егерей: он поймал двух цыган, ворующих в лесу фазанов. Дело в том, что была четкая граница между тем лесом, где цыганам было разрешено разбить табор, и тем, где разводили фазанов. Везде были развешаны бросающиеся в глаза объявления, предупреждающие, что нарушители границ частных владений будут преследоваться по закону. Егерь заметил этих мужчин с фазанами в руках. Он погнался за ними, и, хотя не смог их схватить, ему удалось проследить путь нарушителей до цыганского табора.

В результате мой отец был вынужден отправиться туда и предупредить цыган: если они будут вновь замечены в попытках вторгнуться на запретные для них территории и будут пойманы, их предадут в руки закона со всеми вытекающими из этого последствиями. Остальные цыгане будут вынуждены убраться отсюда и никогда более не получат разрешения останавливаться на наших землях.

Отец вернулся, что-то бормоча себе под нос о цыганах, и заговорил о них вновь за обеденным столом:

— Гордая раса! Как жаль, что они не хотят где-нибудь осесть и заняться делом!

— Я думаю, им нравится эта жизнь под солнцем, луной и звездами! — вставила я.

— Поэтично, но неуютно! — заметила Клодина.

— Я полагаю, — Дэвид, всегда пытавшийся вносить в разговор философские нотки, — если бы они не предпочитали именно такую жизнь, они не вели бы ее!

— Они просто ленивы! — заявил Дикон.

— Я не уверена в этом, — возразила моя мать. — Так живут многие поколения унгаи, это их образ жизни!

— Нищенствовать… дерзить… воровать?

— Мне кажется, — я, — они считают, будто все земные блага принадлежат всем людям!

— Это вводящая в заблуждение философия, — возразил мой отец, — и ее приверженцами являются лишь те, кто хочет захватить блага, принадлежащие иным! Как только они их получат, они начнут прилагать все старания к тому, чтобы их сохранить. Такова натура человека, и никакая философия не в состоянии изменить это положение дел! Что же касается цыган, то, если они попадутся на чем-нибудь, я немедленно вышвырну их отсюда! Дерзкий народ! Там был один парень… он очень отличался от остальных: посиживал себе на ступеньках одной из кибиток и играл на гитаре как ни в чем не бывало! Я подумал, что ему неплохо было бы немножко поработать!

— Это, должно быть, цыган Джейк, — сказала я.

— Кто? — воскликнул отец.

— Ну, один из них… Я как-то видела его, и на кухне о нем много говорят…