Ну, как после таких публично сказанных слов Ельцин мог меня любить?

Каждый человек имеет свои достоинства и свои недостатки. У каждого есть свой стиль. У одного он проявляется в особой элегантности в одежде, у другого — в гармонии мыслей и поступков. У третьего стиль — в отсутствии того или иного, а то и в полной безликости. По мне, так щеголем или добряком быть предпочтительнее, чем неряхой или желчным злыднем. Впрочем, это равноценно тому, что лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. Быть модным — значит быть оригинальным, но не безвкусным. А обладать чувством меры — великое счастье!

Свой стиль я и внешне, и внутренне шлифую всю жизнь. Благо — есть на кого равняться, кому подражать. С молоком матери мы привыкали к тому, что первое качество любого приличного человека — бережно относиться к другим людям, к чужому мнению и чужому личному достоинству. Умом и силой не гордись, слабостью не кори! С юности и я стараюсь руководствоваться принципом: не воспрепятствовал подлости — значит, соучаствовал в ее совершении. Промолчал — значит, был заодно.

Не пустыми для нас были слова вычеркнутого ныне из хрестоматий по литературе великого романтика и героя Николая Островского: «Жизнь дается человеку только один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое…»

Заканчивал Н. Островский мудрым советом: «И надо спешить жить».

Именно поэтому, идя к микрофону на первых заседаниях Верховного Совета, даже понимая свое одиночество, я не хотел участвовать в совершении ошибки или, тем более, несправедливости. Лишь со временем у меня появились соратники, мы объединились во фракцию «Россия», переросшую в Российский общенародный союз. Первые месяцы 1990 года фракций не было, каждый из депутатов действовал сам по себе, вступая лишь в аморфные группы по интересам или принадлежности к региону. Именно поэтому осень 1990 года — самая тяжелая пора в моем депутатстве: я чувствовал, что страну разносят в клочья, но никак не мог убедить в этом парламентское большинство и ощущал свое бессилие.

С чего же все начиналось? С моего решения идти служить в армию? Это 1981 год. С письма, которое я, студент-первокурсник, написал Л.И. Брежневу с предложением реабилитировать Н. Бухарина, А. Рыкова и других, вычеркнутых из истории создателей советского государства и сказать правду о репрессиях 1920–1930-х годов? Это был 1977 год.

Наверное, еще раньше. И не сразу, не вдруг.

И, конечно, все начиналось с мелочей.

В ситуации, когда одноклассники тайком курят — демонстративно не курить. Ведь отец и дед, которого еще застал живым, не курят.

Когда многие ровесники, показывая свою взрослость, по поводу и без повода сквернословят и грубят — исключить из своего словарного запаса непристойности, уступать место в общественном транспорте женщинам и старикам, здороваться со встречным человеком и просто не стыдиться быть вежливым повседневно.

Скажете, что, имея высокий рост и спортивную фигуру, легко заступаться за слабых? Да, ростом и силой Бог не обидел, родители наделили, но важна не физическая мощь, а крепость характера. А эту крепость ох как непросто сформировать. Хорошо, когда в период формирования характера есть друзья и мудрые наставники.

Но прежде, чем о них, я хочу вспомнить страну, в которой вырос.

Моя родина, русская Держава, в XX веке называлась Советским Союзом.

Страна, в которой я родился, была одной из счастливейших на планете: стабильные будни с возможностью планировать свою жизнь на годы вперед, наполненные беззаботной радостью праздники. Возможно, это была послевоенная реакция фронтовиков на пережитое, но их тяга к семьям и домашнему очагу переросла в общую атмосферу уверенности в завтрашнем дне, которая окружала нас, родившихся много позже, с самого нашего появления на свет.

Не знал, да и не интересовался тогда вопросом, как жили вожди и начальники, — я говорю о жизни простых людей, к которым относились все мои родные, их друзья и знакомые.

Отношение к жизни, тогдашняя наша оценка окружающего вряд ли будут понятны людям XXI века. Когда мои родители купили свой первый телевизор, он был вообще первым на нашей улице, и вечерами (программа по ТВ была всего одна и шла только вечерами) в нашей большой комнате, отделенной от кухни тонкой фанерной перегородкой, собирались все жильцы коммунальной квартиры, соседи и даже жильцы из соседних домов. Рядами ставились скамейки, и шел просмотр всех передач подряд. Мама, выметая после окончания сеанса кожуру от семечек, сетовала на отсутствие порядка, но на другой день с радостью вновь организовывала общие посиделки.

Детство у нас было светлым, а юность — радостной

Может быть, взрослые и обсуждали политику, международную жизнь — детей это не интересовало, и ни на чьей повседневности из нашего окружения не сказывалось.

Боготворили космонавтов и героев войны, уважали старших и, как само собою разумеющееся, с доверием и почтением относились к авторитету руководства. Не имею в виду руководство страны — оно было где-то совсем далеко, — я говорю о лицах, занимавших мало-мальски ответственные посты либо выполнявших ответственную работу. То, что мама после окончания мединститута стала работать врачом в больнице водников, и ее делало уже фигурой ответственной и уважаемой. Отец, работая водителем страшно красивой — ярко красного цвета, огромной — пожарной машины, стал учиться заочно в пединституте, стремясь догнать маму по положению в обществе.

Невозможно себе было представить, чтобы кто-то не помог другому. Начиная с быта — зайти к незнакомому соседу и просто попросить взаимообразно соли или хлеба было обычным делом. А порядок на улицах, даже в ночное время? Как-то уже в университетские годы в Омске, отправив после затянувшейся генеральной репетиции девушек домой на такси — на все имевшиеся у нас карманные деньги, — мы, парни, разошлись пешком. А мне надо было идти через весь ночной город — из городка Нефтяников, через центр и ж.-д. вокзал — на нашу южную окраину, называвшуюся в народе «Порт-Артур». И, как назло, никаких попутных машин! Дошел к шести утра, ни минуты не беспокоясь о возможных неприятных встречах. И это притом, что наши кварталы считались районом дурным, где слишком многие селились после возвращения из мест лишения свободы. Поворачивая в то утро на родную ул. Пугачева, со смущением и расстройством увидел ждущую меня у калитки маму.

Работая после второго курса летом в студенческом стройотряде, а на пятом курсе и проверяя работу студенческих отрядов всего университета, я не знал заботы в перемещениях «автостопом» по области — попутный транспорт был всегда под рукой. И не знал случая, чтобы за подвоз пассажира даже на дальнее расстояние водитель потребовал бы деньги. Мы рассчитывались с водителями байками о жизни.

Да, стол в доме был не так богат, как нынешние застолья из глянцевых журналов, но питались сытно. Может быть, и потому, что основное выращивали на своем участке: морковь и свеклу, картофель, разную зелень. А ягоды! Особенно собранные в лесах малина и смородина, а на болотах — клюква и брусника. В наших сенях зимой всегда стояла большая бочка с засыпанной на сухую брусникой, оставалось зачерпнуть ковшом — и нести в дом для приготовления блюда или просто радостного поедания.