когда Божественная воля познакомила его с неотмирными знамениями и облагородила все его детство, показав удивительное. Его отец, сраженный свирепой болезнью, был прикован к постели. Лихорадка пробирала до костей, от подагры распухало тело, глаза застилала кровавая пелена — когда некий человек, явившись ребенку во сне, спросил его: “Ты прочитал книгу Иисуса?” Мальчик ответил: “Я ничего не знаю, кроме букв алфавита, и мне не нравится их учить, меня учат насильно. Ничего не знаю об этой книге”. Человек тот сказал: “Иди и дай небольшую деревянную палочку определенной формы (было сказано, какой) кому-нибудь, кто может на ней написать это имя, а когда оно будет написано чернилами, положи ее на постель своему отцу, рядом с его головой. Если ты это сделаешь, он обретет покой”.

Когда наступило утро, мальчик рассказал матери свой сон. Благочестивый духом ребенок понял, что на деле не ему, а его матери решать, делать ли такое. Мать его распорядилась, чтобы все было сделано, как в видении. И было сделано, и здоровье отца сразу же восстановилось.[9] И в самом деле, что более подходяще для того, чтобы поправить здоровье, чем имя Иисуса, начертанное на дереве?

3. Его двоюродный дед, святитель Никита Лионский

Родители его как представители знати владели обширным поместьем в Бургундии. Поскольку они были соседями святителя Никиты, праведнейшего человека, управлявшего (с епископской кафедры) городом Лионом, последний велел привести к нему юного Григория. Когда мальчика привели к Епископу, Святитель некоторое время рассматривал его и, не знаю что узрев в нем Божественного, попросил, чтобы ребенка подвели к нему, так как он лежал в постели, и, словно житель рая, увидавший будущего сообитателя, начал его ласкать, прижимать к себе, но (деталь, о которой нельзя умолчать) лишь полностью закрывшись туникой из страха прикоснуться обнаженной кожи ребенка хотя бы кончиками пальцев. И сей самый ребенок, став взрослым, часто рассказывал своим слушателям об этом проявлении целомудрия и советовал им судить, помня об этой предосторожности совершенного человека, насколько нам, таким нравственно неустойчивым, следует избегать плотских контактов. Итак, святитель Никита благословил ребенка и, помолившись о его счастье, отправил того к родным.[10]

4. Его отец исцеляется во второй раз

Примерно через два года после чуда, о котором мы уже рассказали, Флорентия снова одолела болезнь, он весь горел, ступни его распухли и скрючились от чудовищной боли. Он был угнетен приближением смерти и одной ногой уже стоял в могиле. Но ребенок во сне снова увидел того же самого человека, который спросил его теперь, знает ли он книгу Товита. “Совсем не знаю,” — ответил он. Человек продолжал: “Знай, что Товит был слепой, а сын его вместе с ангелом излечил его печенью рыбы. Сделай поэтому то же самое, и отец твой будет избавлен”. Мальчик передал эти слова матери, которая немедленно послала слуг на реку. Поймали рыбу, и часть внутренностей, какие было велено, положили на горящие угли. Счастливое заключение чуда не замедлило последовать, так как только первая волна ароматов попала в ноздри отца, то немедленно исчезла вся опухоль и вся боль.[11]

Пюи-де-Дом рядом с Клермоном, местом рождения свт. Григория святителя Иллидия

Если достойна восхищения заслуга Иоанна в том, что был открыт рот Захарии, то не меньше достойно восхищения то, что Флорентий не один раз, а дважды был исцелен своим сыном. Благодаря этому Флорентий и его жена поняли, что их сын получит дар и будет Боговдохновенным человеком; действительно, они не могли не увериться, что Божественная мудрость создала его для каких-то более возвышенных целей. Однако они не звали его к постригу, желая, как мне кажется, чтобы он сам выбрал религиозную стезю; только с большим усердием принялись за его обучение.

5. Исцеление и постриг

Он был еще мирянином, но уже окреп телом и духом, когда внезапно, жестоко простудившись, серьезно заболел, и слабость его день ото дня все увеличивалась; и медицина была бессильна ему помочь. Его дядя епископ Галл часто навещал его, а мать его, по обыкновению всех матерей постоянно причитала над ним. Но в момент, когда исчезли всякие надежды на помощь со стороны людей, небо напомнило юноше обратиться за помощью к силе Божией. И он попросил, чтобы его перенесли к могиле (поскольку она была недалеко), но это дало мало пользы, так как не к тому должна была подтолкнуть его болезнь. Вернувшись домой, он через короткое время стал так страдать, что все решили, что приблизилась скорая его кончина. Страдания эти заставили его, наконец, понять, в чем дело; он утешал плачущих над ним, говоря: “Отнесите меня еще раз к могиле святителя Иллидия; уповаю, что он скоро подаст мне исцеление, а вам радость”, Будучи, вследствие того, доставлен туда, он стал молиться с таким усердием, на какое только был способен, обещая, что если только будет исцелен от болезни, то без всякого промедления примет постриг. И только он произнес это, сразу же почувствовал, что лихорадка его оставила, из носа хлынула кровь, и болезнь полностью ушла, как торопится уйти посланник, получив то, за чем пришел. Он был пострижен, и полностью предался служению вере.[12]

6. Литературные занятия

Когда святитель Галл призван был получить должное вознаграждение за свою благочестивую жизнь, юношу принял человек Божий Авит (тогда, в 551 году, архидиакон в Клермоне, позднее — епископ Клермонский, 517–594). Испытав его характер и нравственные качества, тот вверил его заботе учителей, с помощью которых принудил его подниматься по ступенькам мудрости настолько быстро, насколько это позволяли активность и трудолюбие их ученика. Вы найдете это в житии уже упоминавшегося святителя Иллидия.[13] Но при этом он столь увлекся изучением литературы, что пришлось воздерживаться от другой крайности: его совсем не ужасала глупость поэтов, но, с другой стороны, он не был их поклонником, как то в неподобающей манере многие передают, и душа его не была рабой их власти. Исполняя требуемое от него, он, словно на кремне, отточил острие своего духа и, живя так, будто позаимствовал в Египте золотые сосуды, чтобы отправиться в пустынь питаться манной, он углубился в исследование дивной силы, которая скрывается в Божественном писании. Вот что он показывает, когда говорит о себе: “Не говорю о бегстве Сатурна, гневе Юноны, любовных приключениях Юпитера”, и, продолжая свое рассуждение, упоминает прочих мифических персонажей, заключая под