отмерили не обычный километр, а одну английскую милю. Леон Серполле занял свое место. Рядом пристроился механик-топильщик, призванный следить за давлением пара, добавлять, если надо, воду в котел и добавлять масло в капельницы масленок. Серполле открыл паровой клапан, стравил пар. Автомобиль затрубил, как пароход, и рванулся с места. Сделав глубокий вдох, гонщик припал к рычагам управления, напряженный и бледный. Незаметно пролетело полминуты. Есть рекорд! 120,794 км/ч! Наконец-то! Прежний рекорд не только пал, но и превзойден на целых 15 км/ч. Все-таки оказался на высоте этот настойчивый француз. Взял-таки снова пар верх над бензином! И над электричеством тоже. Победитель был горделиво спокоен, зато его механик неустанно делился своими впечатлениями. Оказывается, он даже не успел уследить ни за давлением пара, ни за уровнем масла, так как больше всего боялся... задохнуться на такой бешеной скорости.

Еще немного потолкавшись около диковинного самоходного аппарата, наслушавшись страхов механика, гуляющие обыватели начали потихоньку расходиться, рассуждая, что теперь-то уж никому не удастся промчаться быстрее: «А как же тогда можно будет дышать?» Прогресс автомобилизма их мало волновал.

Бензиновые соперники Серполле не унывали. Всего через восемь дней Вандербильт дважды порывался превысить его достижение на своем сорокасильном «Мерседесе». И оба раза безрезультатно. Счастье улыбнулось ему лишь спустя четыре месяца, когда он на гоночном «Морсе» достиг 122,436 км/ч, победив наконец «парового Француза». К концу 1902-го, богатого на рекорды года скорость достигла уже 124,125 км/ч. Ее показал француз Жиль Ожье на шестидесятисильном «Морсе». Интересно, что за тот год было установлено и побито 9 абсолютных рекордов. На следующий, девятьсот третий год было установлено лишь 5 рекордов, а скорость потихоньку возросла до 136,356 км/ч. Ее в ноябре достиг Артур Дюрэ на гоночном автомобиле «Гоброн-Брийе» с двигателем объемом 13,5 л и мощностью 100 л. с.

Леон Серполле остался ревностным сторонником пара до конца своей жизни. На абсолютный рекорд он уже не замахивался, но не раз участвовал в гонках на Большой приз АКФ. Правда, без особых успехов. Он умер в 1907 году в возрасте 49 лет, не успев претворить все замыслы по дальнейшему совершенствованию своего любимого детища — парового автомобиля. Благодарные соотечественники возвели ему памятник, который возвышается на столичной площади Сен-Фернан, а одна из улиц Парижа носит его имя 

3. НАСТОЙЧИВОСТЬ И НАТИСК.

Зимой 1893 года жители Детройта были обеспокоены тем, что происходило в небольшом сарайчике на Бэгли-стрит. И сарайчик-то был крохотный. В нем едва уместились бы пара лошадей да коляска. Обычно по вечерам там что-то вдруг начинало трещать, как пулемет, из единственного окошка и дверей вырывался дым и даже искры. Тогда дверь поспешно открывалась и в клубах дыма появлялся худощавый узколицый человек лет тридцати, с волнистыми волосами и проницательным взглядом. Это был мистер Генри Форд, служивший тогда механиком Детройтской электрической компании, возглавляемой знаменитым Эдисоном. Каждый день после работы он трудился в своей мастерской до поздней ночи. Видно было, ничто другое в мире его не интересовало. В тех краях не было случая, чтобы человек занимался чем-то так настойчиво и упорно, отдавая все свое свободное время и даже воскресенья. Соседи перешептывались: «Этот чудак решил сделать коляску, которая будет двигаться сама по себе!..» Это было действительно так. Молодой Форд трудился не покладая рук, не жалея средств, над самобеглой повозкой. Она очень походила на детскую коляску, в которой обычно возят малышей близнецов. Покоилась она на четырех велосипедных колесах с тугими резиновыми шинами, и спереди у нее была рукоятка, походившая на лодочный руль. Его надо было толкать в сторону, противоположную той, куда надо ехать. Но больше всего забот изобретателю доставлял мотор. В течение многих месяцев он держал его на верстаке, исправлял и приделывал к нему какие-то новые детали. А когда его заводили, он громко чихал и трещал, испуская противный дым, сыпал искрами. «Опять этот сумасшедший принялся за свое. Взорвет он себя когда-нибудь», — говорили соседи, слышавшие шум за целый квартал.. «Того и гляди взорвет всех нас», — ругались другие, удивляясь, что полиция до сих пор допускает подобное безобразие в приличном квартале.

Сам же Генри всегда готов был дать объяснения собиравшимся вокруг его сарайчика любопытным. Был он парнем разговорчивым и не имел ни от кого секретов. «Я не игрушку делаю, а полезную вещь. Я хочу, чтобы это было для всех, чтобы любой человек мог иметь коляску и ездить на ней на работу», — говаривал он.

В конце концов соседи привыкли к чудаку изобретателю и даже к тому, что он забывал о воскресеньях. Но никто все-таки не верил, что он когда-нибудь въедет на гору без помощи живой твари. Все уже привыкли к тяжелым паровозам, двигающимся по рельсам. Но свободно мчаться по дороге, когда впереди никто не машет хвостом, — это противоречило самой природе, а может быть, и закону. Это было почти так же глупо, как попытки некоторых сумасшедших летать по воздуху.

Наступило лето 1896 года. Настала горячая пора. Изобретатель, проработав двое суток без сна и отдыха, пришел к своей жене Кларе, чтобы сказать, что готов испытать свое сооружение. Шел дождь, и она вышла под зонтиком посмотреть, что же будет. Генри крутанул ручку, которая торчала спереди коляски, мотор заурчал, взревел, и вся тележка угрожающе затряслась, но почему-то сразу не развалилась. В своей повести «Автомобильный король» Эптон Синклер так описывает этот исторический эпизод:

«...Мистер Форд забрался в нее и поехал. На передке торчала керосиновая лампа, и при ее тусклом свете он поехал по улице, мощенной булыжником. Миссис Форд долго стояла под дождем, спрашивая себя, увидит ли она снова своего мужа. Дать задний ход было нельзя, и, чтобы повернуть на узкой улочке, ему пришлось бы выйти и занести коляску.

Молодой изобретатель пропадал долго и вернулся, подталкивая сзади свое сооружение. Одна из гаек слетела от тряски. Но он ликовал: несмотря на неровную мостовую и топкие колеи, он доехал, куда хотел.

— Ты насквозь промок, — сказала ему жена, провела его в кухню, сняла с него мокрое платье, развесила его и напоила мужа горячим кофе.

От возбуждения он говорил без умолку.

— Я сделал коляску, которая движется без лошади! — повторял Генри Форд».

Вскоре Форд ушел из эдисоновской компании и посвятил себя полностью автомобилям. Продал первую коляску за 200 долларов и начал делать следующую. Заручившись поддержкой промышленников, вошел в Детройтскую автомобильную компанию, где пока лишь был главным инженером и не имел особых прав.