Он вновь уселся в привычное кресло с видом человека, принявшего окончательное решение.

— Когда жена вернулась из банка и Сергеич прибежал со своей идеей насчет того, чтобы стащить якобы валюту, я дал добро. Но на всякий случай, чтоб убедиться, что доллары действительно не в шубе, например, а в сумочке, я туда заглянул. И увидел кроме конверта — бумажки… Вот эти, мать их! Я ее, дрянь, давно подозревал. — Цадкин заметил, что Владимир Александрович недоуменно поднял брови и пояснил. — Что, неясно, какой ей смысл? Элементарно. В любой момент я застукал бы ее с каким-нибудь мужиком — и адью! Пишите письма… А опять в дерьмо, откуда я ее вытащил, — нет, мадам Цадкина не хочет! Вот и решила на стороне капитальчик на черный день подсколотить. Ясно? Так вот… рядом Машкин саквояжик лежал — я бумаги туда и сунул, еле успел. Хотел потом как-нибудь их… изъять — но сразу же закрутилось, завертелось!

— А почему именно к Машке? Не в стол, не в урну? — прервал образовавшуюся паузу Виноградов.

— Не знаю, — равнодушно пожал плечами Цадкин. — Кто ж думал, что так получится? Надо было обязательно, чтоб в этот раз стрелки на кого-то конкретно перевелись, а то Сергеич бы не успокоился, пока до Лидии Феликсовны не докопался. Так?

— Да. Были, по правде говоря, мысли…

— Для этого и в койку с ней залез, а? — Андрей Леонидович был вовсе не похож на осмеянного рогоносца. — Штирлиц?

— Шеф… Не мы такие — жизнь такая!

— Народная мудрость! — поддержал Валентина Сергеевича Бублик. У него был счастливый вид прощенного за разбитую чашку лакея.

— А теперь что? — нарушая только что восстановившуюся гармонию, спросил Виноградов. И сразу же ощутил себя в перекрестье трех пар неприязненных глаз.

— А что? — уже тяготясь его присутствием, но стараясь быть вежливым, отреагировал президент. — Так вышло. Никто ж не ожидал…

— Фирма безусловно поможет Марьиной семье — со всякими там… формальностями, ну и материально. Бедная девочка! Мы ж не такие уж мерзавцы, как может показаться. — Валентин Сергеевич говорил негромко, доверительно, стараясь голосовыми модуляциями подчеркнуть свою искренность.

— Тебе-то каким боком это все, капитан? Забудь — и разотри! — поддержал с порога Бублик.

— Спасибо, Владимир Александрович! — Цадкин встал, чтобы попрощаться. — То, что вы получили определенный… гонорар — это не главное. Я полагаюсь на вашу порядочность…

— На что? — переспросил Виноградов. — Ах да!

Не замечая протянутой руки, он прошел мимо Андрея Леонидовича и очутился на лестнице, обогнув посторонившегося Бублика.

Больше он в этой фирме не халтурил и только спустя почти месяц от Олега Шахтина узнал о внезапной и нелепой смерти «дамы в шубе» — Лидии Феликсовны Цадкиной, утонувшей в пятиметровом бассейне престижного физкультурно-оздоровительного комплекса.

А валюта как-то сама по себе растратилась: рано или поздно кончаются даже очень крупные деньги… Пришедшее легко — легко и уходит.

Десять дней в неделю

1

Вот так всегда в России: сидишь и гадостей ожидаешь…

В. Пьецух. «Заколдованная страна»

С трудом протиснувшись к выходу, Владимир Александрович в последний момент все-таки вывалился из троллейбуса. Сразу же за его спиной тупо клацнула дверь, защемив чью-то дерматиновую сумку.

Бедные «топтуны», если они сегодня за мной работают, подумал Виноградов. Вести наружное наблюдение в час пик в нашем общественном транспорте — дохлое дело. Хотя у них теперь вроде порядок с автомашинами, могут челноком вдоль маршрута мотаться, ждать, когда объект сам выйдет…

Он осторожно, стараясь не поскользнуться на прихваченной ледком луже, отошел от остановки, проверил наличие пуговиц, оправил сбившийся на сторону шарф. Вроде ничего подозрительного. Поднял глаза — на световом табло золотисто мерцало: «17.03» и «—02». С видом позорно опаздывающего человека рванул на себя ручку массивной стеклянной двери и очутился в сумрачном склепе заводской проходной.

Предъявил в раскрытом виде:

— Студенты проходили?

— Было несколько… — худощавый высокий вахтер кивнул головой и нажал кнопку турникета.

Виноградов прошел внутрь, но стал так, чтобы не выпускать из виду стража ворот и тех, кто может сейчас «ломануться» вслед. Озабоченно роясь в портфеле и бормоча под нос нечто невразумительное о «конспектах», «курсовом плане» и «чертовом доценте», он не мог не похвалить себя за предусмотрительность — вместо одного-двух положенных документов прикрытия у него всегда было не меньше пяти разных, на всякие жизненные случаи. Вот и сейчас — что бы можно было сделать без студенческого билета судостроителя-заочника, дающего право прохода для практических занятий и консультаций на территорию крупнейшей в России военной верфи?

Охрана здесь обрубит любой «хвост», на подобных предприятиях к милицейским удостоверениям относятся очень спокойно… Нет, слава Богу, — за кормой чисто.

Виноградов прошел немного по выметенному, чем-то напоминающему образцовый казарменный плац дворику и покинул территорию верфи через соседнюю проходную, очутившись за углом от той улицы, где несколько минут назад оставил троллейбус.

Темнело. В холодном воздухе нехотя густел традиционный осенний туман. От недалекого порта ветер тянул запах соли и водорослей. Он обернулся — здесь табло над дверью почему-то показывало те же «17.30», но о температуре сообщало, что «—04».

Интересно, подумал Виноградов, если на предприятии, изготавливающем электронику для морских ракетоносцев, не могут отладить собственные часы с термометром, то враги, пожалуй, могут спать спокойно. Однако же — в любой момент какой-нибудь датчик сам себе не понравится, «закоротит» или наоборот… и — «Гуд бай, Америка!».

— Вечер добрый! Простите за опоздание.

— Ерунда, — бросил Владимир Александрович, ныряя в уютный салон «девятки». Захлопнув дверцу, протянул водителю руку:

— Приветствую!

Обернулся, чтобы поздороваться с расположившимся в полумраке заднего сиденья незнакомым мужчиной — и от страшного удара в затылок обрушился на рулевую колонку. Успел еще почувствовать боль — рука водителя, вцепившись в волосы, запрокинула голову Виноградова — затем еще один тычок в открывшуюся шею, и окружающее растворилось клубящимся огненно-фиолетовым пятном…

Было темно, пахло грязью и бензином. Судя по всему, он лежал на дне машины, скрюченный и прикрытый какой-то тряпкой. На каждой дорожной выбоине в голове перекатывался раскаленный шар, тошнило, собственные глаза казались огромными свинцовыми таблетками. Первая же попытка пошевелить связанными конечностями выдавила из отбитого горла жалобный стон.

Почти сразу краешек материи был отвернут и вплотную приблизилась мясистая, плохо выбритая физиономия:

— Це-це-це! — укоризненно сказал ее обладатель. — Спи давай. — И ударил Виноградова тыльной стороной ладони в висок.

Сделал он это вполне профессионально, но то ли положение было неудобным, то ли еще почему-то — Владимир Александрович обмяк, опрокинувшись в тягучее море боли,