Хюльдар, забыв инструкции судмедэксперта, ринулся в комнату и, бросившись на колени, задрал белую, спускавшуюся почти до самого пола, оборку. Под кроватью, сжавшись в комок и обхватив руками голову, лежала одетая в ночную сорочку маленькая девочка. У Хюльдара радостно стукнуло сердце, когда худое тельце чуть вздрогнуло. Это, должно быть, дочь Элизы и Сигвалди. Та, которую повсюду искали. Повсюду, кроме самого места преступления. Никому и в голову не пришло, что ребенок мог не дать о себе знать, не выйти из укрытия после того, как на место явились работники полиции.

Хюльдар еще не успел ничего сказать, когда его позвали из коридора:

– Мы нашли кое-что на кухне; вы должны это увидеть.

В данный момент следователь представить себе не мог, что может быть важнее того, что он видел под кроватью. Кухня могла подождать.

Одинокая муха монотонно сражалась с крошечным окошком под самым потолком подвальной комнаты. Силы ее, видимо, были уже на исходе, жужжание становилось все тише, удары по стеклу – все реже. Если б она только знала, что было снаружи, куда она так рвалась, ради чего готова была пожертвовать собственной жизнью! А снаружи, окруженное пожухлыми кустами, раскинулось снежное покрывало. Не очень комфортно для маленькой мухи – в подвале, по крайней мере, было тепло. Но она упорно продолжала колотиться о стекло, не обращая внимания на усыпавших пыльный подоконник мертвых сородичей, явно проигравших ту же битву. Давно пришло время смахнуть с подоконника это кладбище, но Карл решил подождать, пока оно не пополнится последней и самой стойкой мухой. В противном случае ему пришлось бы браться за тряпку дважды, что было отнюдь не самым любимым его занятием.

Карла тяготила непривычная тишина в доме. Раньше он даже не заметил бы жужжания мухи. Перевел взгляд на пожелтевший потолок, через который с верхнего этажа не доносилось ни звука. Сколько раз он мечтал об этом? Вот так сидеть в совершенной тишине, сосредоточившись только на том, что хотел слушать, – без постоянного отвлекающего шума сверху, без необходимости влезать в громоздкие наушники, от которых в конце концов начинали ныть ушные раковины… Ничто не отвлекало его сейчас, кроме разве что изрядно подуставшей мухи; но, как ни странно, это не приносило ему ожидаемого удовлетворения, в голове не палили радостные петарды, а самодовольная улыбка так ни разу и не тронула его губ. Да и неудивительно – ведь все его мечты, исполнившись, смахивали на выдохшуюся «кока-колу». Впрочем, на этот раз разочарование было сильнее обычного – слишком долго он лелеял эту мечту о тишине…

С тех пор как Карл еще подростком заразился радиолюбительством, его буквально выводил из себя любой тихий, но постоянный шум. В самом начале он установил у себя комнате простую Си-Би-станцию[3], предназначенную для общения в диапазоне 27 МГц, но хлипкая дверь была не в состоянии изолировать его от внешней жизни. С таким же успехом дверной проем можно было завесить простыней. К тому же мать ему тогда и в наушниках отказала, так что у него на тот момент даже не было выбора между шумами извне и тишиной с расплющенными, ноющими ушами. Матери втемяшилось в голову, что так уходить в себя, не слыша окружающих звуков, очень опасно. За ее объяснениями всегда следовала лекция о пожарах и всяческих бедствиях, случавшихся с людьми, не осознававшими, что происходит вокруг них. С особым вдохновением мать описывала возможных грабителей, которые могли запросто хладнокровно убить ее, а Карл даже не услышал бы криков о помощи. Ее пророчества не сбылись, за исключением одного: как-то в середине ноября к ним в дом залез вор. Разжился он немногим – украл ополовиненную бутылку коньяка и мелочь из вазочки на комоде в прихожей. Ни Карла, ни его матери в это время дома не было, так что осталось невыясненным, нашла бы на вора во время его мирной кражи изуверская жажда крови, окажись кто-нибудь дома, или нет.

Когда старший брат Карла, Артнар, уехал из дома, его комната в подвале перешла Карлу. Первоначально он интересовался только связью по Си-Би, но мало-помалу превратился в настоящего радиолюбителя, обрастая все новыми устройствами и приборами. Изучил азбуку Морзе, прошел тестирование и получил свою первую лицензию, давшую ему возможность общения посредством азбуки Морзе в ограниченном диапазоне частот. За этим последовал другой экзамен и долгожданная лицензия категории G, разрешающая передавать голосовые сообщения и повышать силу передачи. Малюсенькая комната была буквально завалена всякими приборами, книгами и документами, так или иначе связанными с его хобби, и поэтому было здорово перебраться со всем этим добром в подвал.

Новое помещение оказалось намного удобнее, но доносящийся сверху шум продолжал раздражать Карла. Его поражало, сколько бесконечной стукотни мог производить один человек. Вот Артнара, например, вообще никогда не было слышно; угрюмый и молчаливый, он вечно сидел, зарывшись носом в свои учебники. Зато их мать, как заведенная, топталась между комнатами, постоянно что-то делала, что-то туда-сюда переставляла, переносила. На одном месте она оставалась, только когда разговаривала по телефону, но тише в такие минуты не становилось.

Не то чтобы это был какой-то непереносимый тарарам, просто что-то нудно-нескончаемое, как и все, связанное с матерью: скрип половиц, когда она переходила из комнаты в комнату, бряцанье посуды в кухонной раковине, которую она часто мыла вручную – берегла посудомоечную машину, мурлыканье каких-то сто лет назад популярных исландских песенок, которые мало кто помнил и мало кто хотел слышать, металлическое постукивание вязальных спиц, производящих кучи никому не нужных вещей. Особенно действовали на нервы ее постоянные оклики у лестницы, ведущей к нему в подвал: а не голодный ли он, а не хочет ли чего-нибудь попить? Карлу уже перевалило за двадцать, и вряд ли он умер бы от жажды или голода без ее заботы.

Хотя справедливости ради надо было признать, что за три месяца после того, как он подъел всю оставшуюся от поминок еду, ему еще ни разу не довелось наесться досыта. Если так пойдет и дальше, придется покупать новый ремень – на старом уже была задействована самая последняя дырка, но брюки опять болтались на талии. Теперь его штанины подметали пол, как у тусующихся в местном социальном центре подростков. Первый раз в жизни, хоть и по чистой случайности, он следовал какой-то моде.

Муха на окне затихла, и теперь было слышно только его собственное дыхание. Если получше сосредоточиться, то, наверное, можно было услышать биение собственного сердца, и Карл опять удивился, как мало удовольствия доставляла ему эта долгожданная тишина. Теперь, когда она наступила, он понял, что тосковал по звукам матери. Впрочем, может, это были лишь угрызения совести – мать умерла совсем неожиданно, хотя вся ее жизнь была как бы ожиданием смерти. Она не дотянула три месяца до своего семидесятилетия, которое собиралась отпраздновать с гостями. Часами рассказывала не слушающему ее Карлу о своих планах на праздничное кофепитие. Если б он только знал, что случится, то мог бы, по крайней мере, притвориться, что его интересуют бесчисленные рецепты всех этих печений, которые она без конца вырезала из газет и показывала ему. Как до него раньше не дошло, что с ней что-то не так? Какое-то время она чувствовала себя неважно, но все же не до такой степени, чтобы трубить тревогу. А в один день вдруг просто не смогла встать с кровати – тогда только и обратилась к врачу.