пальцами, он старым, сердитым и злобным уродом стоял между окружающими деревьями в мягком мерцании загадочного света.

Но вот что удивительно: сияние исходило изнутри древесного гиганта.

Крадучись, почему-то приставными шагами, Наталья Александровна приблизилась к дубу. Мощное его тело было разделено огромным дуплом. Весина осторожно заглянула туда.

В это мгновение снег остановился в воздухе, сверкнув серебряными искорками, и послышалась тихая музыка, негромкое стройное пение…

Однако то, что Наталья Александровна увидела внутри дупла, так потрясло её, что, не разбирая дороги, она кинулась назад, продираясь сквозь торчащие из-под снега кусты…

Весина выскочила на дорогу как раз вовремя. Вдали, у поворота, сверкнули фары, и через мгновение сноп света ослепил её. В другое время, она, славная своей осмотрительностью, никогда не стала бы останавливать первую попавшуюся машину, но тут всё же был особый случай. Она отчаянно замахала рукой, машина плавно остановилась, и Наталья Александровна просто ввалилась в салон, еле переводя дыхание.

Только спустя некоторое время, когда машина тронулась, Наталья Александровна сообразила, что забыла указать дорогу, договориться, осмотреться… Она обвела глазами внутренность автомобиля, казавшегося даже издали, в темноте, внушительным и старинным, и что же увидела она?

На переднем сиденье сидел бесстрастный водитель в фуражке, обшитой золотым шнуром. Похож он был на памятного Наталье Александровне по дачным лысогорским годам невозмутимого соседского бульдога с большим лбом над влажными глазами. Бульдог никогда не тявкал. Слюнявый рот его раскрывался лишь при зевке. Но, глядя на неподвижную щёку шофёра, нельзя было и подумать, что он способен зевнуть.

Рядом с шофёром, поглядывая на заднее сиденье, расположился молодой красавец с медальным профилем и преданными собачьими глазами.

Там, на подушках расшитого золотом красного сафьяна, находились двое (не считая Натальи Александровны, с ужасом озирающейся вокруг).

Один из этих двоих, благообразный старичок с аккуратной белой бородой, в каком-то кафтане, и, казалось, припудренный, сидел, сложив руки на извилистой трости. Ножки старичка, обутые в татарские сапожки, были крепко сжаты. Второй, также в возрасте, но подвижный, завитой, и оттого напоминавший пуделя, облачённого в старомодный сюртук, с трубкою в руке, внимал седобородому старичку. Несмотря на смеющиеся глаза пуделя, было заметно его глубокое уважение к собеседнику.

Старичок, видимо продолжая разговор, медленно говорил, тщательно выговаривая каждый слог:

— Eh bien, mon prince. Non, je vous préviens, que si vous ne me dites pas, que nous avons la guerre, si vous vous permettez encore de pallier toutes les infamies, toutes les atrocités de cet Antichrist (ma parole, j'y crois) — je ne vous connais plus, vous n'êtes plus mon ami…

Он говорил на слишком изысканном языке, казалось выдуманном, но сразу внушившем мысль о значительности старичка. Такой язык она помнила у старух с французской кафедры, ускользнувших когда-то от революционных матросов.

Вся эта сказочная картина (теперь Весина воспринимала её на удивление спокойно) освещалась недрожащим пламенем свечей, укреплённых в медных подсвечниках на отделанных мореным дубом простенках автомобиля.

Старичок прервался и осторожно повернул голову к Весиной.

— Je vois que je vous fais peur, — произнёс он, видимо констатируя факт, но, несколько повысив интонацию в конце, что придало фразе вопросительный оттенок.

В этот момент Весина сообразила, что все три языка, включая французский, улетучились из её памяти. Она с зубным стуком захлопнула рот, а старичок, пожевав губами, продолжил:

— Да Вы совсем продрогли, сударыня! Я надеюсь, что Вы не откажетесь от чашечки кофе.

— Виктор, — старичок взглянул на доселе молчавшего красавца на переднем сиденье. — Чашечку кофе нашей гостье.

В руках у того сейчас же оказалась белое блюдечко с такой же чашечкой. Наталья Александровна негнущимися пальцами приняла его и снова открыла рот. Мимика эта, вид полного недоумения, часто помогало ей в этой жизни. Надо признаться, это её даже красило, да и многие замечали эту удивительную женскую особенность.

— Я понимаю, сударыня, ваше удивление… Надеюсь, что здоровье вашего супруга не внушает больше опасений… Я знаю, как опасна инфлюэнца, особенно на новом месте… Но теперь, думается, всё миновало?

— Да, — ответила, подавившись горячим кофе, Весина.

— Надеюсь так же, что мы не вызвали Вашего неудовольствия. Поверьте, мы, конечно, нанесли бы Вам визит с соблюдением необходимых формальностей, но, увы, обстоятельства…

— Да, да, — вступился завитой старичок, взмахнув незажжённой трубкой.

Все они закивали головами — белобородый медленно, а остальные быстрее. Лишь один шофёр продолжал бесстрастно вести авто.

— Я надеюсь, сударыня, — продолжал старичок, — что Вы не восприняли всерьез то, что видели сейчас… Там, в лесу…

Князь считает меня человеком консервативного склада, но, поверьте мне, любой непредвзятый наблюдатель счёл бы всё это дешёвым фиглярством… Да. Хотя сам он, как мне кажется, настроен к этой пиесе более… Гм… Резко.

Веселый человек-пудель в углу сделал гримасу, показав совершенно нечеловеческие зубы.

— Вы, сударыня, случайно оказались вовлечённой в эту историю, и с Вашей же помощью мы сумеем придать ей естественный ход. Так вот, к несчастью, не имея довольно времени, чтобы вести далее столь приятную беседу (ведь мы уже скоро будем, да?) — тут уж закивали все — шофёр один раз, медленно, весельчак — два раза, уважительно, а бравый молодец на переднем сиденье — быстро-быстро.

— Наталья Александровна, дорогая, к Вам, ну, разумеется, случайно, попал Магистерский Жезл, и мы, все здесь собравшиеся, покорнейше просим передать его нам.

Весина несколько раз взмахнула ресницами, ничего не понимая, но молодец, перегнувшись в щель между креслами, зашептал:

— Умоляю Вас, быстрее… Ну, быстрее… Ну, откройте же сумочку!

Он, казалось, даже тявкнул. От первого же движения, из сумочки посыпались какие-то ненужные бумажки, бумажки нужные, бумажная труха, косметика, записная книжка, кредитные карточки…

И загадочный предмет, подобранный в сидоровском доме. Все сидевшие в машине ещё более оживились, и даже старичок развёл свои губы в улыбке. Наталья Александровна вдруг поняла, что её находка уже находится в руках старика, хотя твёрдо помнила, что он не шевельнулся. Не то, что протянул руку, а и бровью не повёл.

— Прекрасно, — произнёс он и спрятал улыбку в бородку. — А вот мы и приехали.

Молодой человек засуетился, хлопая дверцами, и помог выйти Наталье Александровне, которая, находясь в очаровании этого странного сна, вовсе не хотела с ним (этим сном) расстаться. Но тут она всмотрелась, и — то была её дача. Оглянувшись, Весина увидела лишь исчезающие вдали красные огоньки.

Наталья Александровна проснулась поздно. В соседней комнате уже горел камин — праздник продолжался.

Камин на даче разжигала домработница отца. Она была незаметной, серой женщиной со стёртыми временем чертами. Наталья Александровна, надо признать, прислуги в доме не терпела, и отец