«осенним равноденствием», после 50 лет, то есть еще в период так называемой зрелости, прозвучали первые сигналы постепенного приближения того самого «заключительного периода онтогенеза», и мне пришлось обращаться к врачам-кардиологам, а позднее еще и к урологам с нефрологами.

Довольно быстро выяснилось, что мне не избежать кардиологической операции шунтирования (bypass surgery). Решение было принято, но прошло немало неприятного времени в поисках подходящей и доступной клиники, а потом и хирурга, который внушал бы доверие и при этом согласился мной заняться. Это были так называемые перестроечные времена в России, когда многое в медицине становилось платным, доступным далеко не каждому, зато проявилось актуальное «измерение возраста старости», совсем по анекдоту: «Старость начинается тогда, когда на сохранение здоровья вы начинаете тратить больше, чем на его разрушение».

Не сразу, но подходящий вариант нашёлся, я попал в очередь (как же в России без очередей?!), не без труда (университет помочь отказался), но нашёл необходимую денежную сумму (помогла своим скромным заработком дочь) и, наконец, дождался. Операция прошла, я перенёс ее и весь послеоперационный период как-то легко, без стрессов и переживаний: всё-таки был еще не старым, не достиг статистического рубежа в 60 лет, и как-то интуитивно чувствовал, что всё обойдется. А может быть, легким это показалось задним числом, на фоне судьбы совсем еще юной девушки, рядом с которой я оказался в реанимации. Я был в полусознании после наркоза, но вынужденно слышал и слушал всё, что происходило рядом (такое, оказывается, в российской больнице, не худшей, кстати, вполне возможно). Бедная девочка умирала, всё понимала, отчаянно звала медсестер, просила позвать оперировавшего ее хирурга. Но его не звали. Возможно потому, что безысходность ситуации была очевидна всем, кроме, конечно, самой девочки. Моё сознание постепенно прояснялось, мозг стал работать, и я поневоле начал сравнивать, думать о несправедливости жизни: вот юное существо умирает, а я, совсем уже немолодой, живу и, чувствую, жить буду…

Оправился я довольно быстро, и через несколько дней меня отправили для реабилитации в санаторий (тогда так было принято, притом бесплатно!), где я провел около двадцати, кажется, прекрасных дней: ранняя весна, голубое небо, солнце, за окном простор оттаивающего после зимы Финского залива. Прогулки, чтение, ненавязчивый медицинский сервис, а в довершение радости еще и почти постоянное присутствие жены.

В детстве, помнится, когда случалась какая-нибудь простуда, меня укладывали в постель, ухаживали, жалели, давали лекарства и кормили чем-нибудь особенно вкусным. Я лежал, читал книжки, думал о приятном и наслаждался уединением и некоторой свободой: не надо идти в школу, выполнять домашние задания, нет никаких забот, можно даже покапризничать, если захочется. И вот спустя почти 50 лет я снова оказался в таком же благолепии: не надо идти на работу, готовиться к лекциям, руководить кафедрой — всё как-то идет без меня, своим чередом, и ничто при этом не рушится! Более того, где-то внутри была тихая радость преодоления, освобождения, даже какая-то гордость: справился, всё позади, вот поправлюсь, и можно жить дальше.

А не было ли это репетицией будущей жизни пенсионера? Такое же, хоть и краткое, ощущение свободы от забот, от служебных обязанностей, от ответственности, как в стихах Ж. Роденбаха: «Болезнь нам тихое даёт уединение, / И я ее сравню с усталым челноком…» (перевод В. Брюсова). При этом появляется некоторая возможность выбора: отправиться на прогулку или почитать, посмотреть фильм или поработать в саду? Конечно, пожилой человек на пенсии не так свободен, как кажется («Привязан к берегу веревкою с кольцом»), у него появляются новые заботы, обязанности и никуда не девающаяся ответственность: за близких, друзей, за дела, которые приходится делать у себя дома. И всё же какое-то освобождение есть. Если бы не одно серьезное обстоятельство: нарастающая слабость, утрата энергии, болезни…

После операции прошло несколько лет, всё было неплохо, хотя потом два или три (уже не помню) раза понадобилась коронарная ангиопластика и стентирование всё тех же сосудов сердца (холестериновые бляшки не оставляли мои артерии), но в итоге я преодолел и это, притом, к удивлению докторов, без всяких инфарктов! Конечно, везло с врачами: моя жена помнит большинство из них по именам. А еще повезло с возрастом: я только подбирался к рубежу официальной старости с её «ослаблением иммунитета и ограничениями адаптационных возможностей организма». Но особенно повезло с местом, потому что мы жили в Петербурге, а не в российской глубинке.

«В России надо жить долго», — сказал когда-то Виктор Шкловский и потом не однажды повторял Корней Чуковский. А я добавлю: и лучше в центре, но не в провинции. Только в Москве или Петербурге, да еще, может быть, в двух-трех самых крупных городах страны можно было рассчитывать на квалифицированную медицинскую помощь в серьёзных случаях. Что это за случаи, могу перечислить для убедительности: сердечно-сосудистые заболевания, инфаркты, инсульты, онкология, перелом шейки бедра, болезнь Паркинсона, сахарный диабет… Список можно продолжить!

Думаю, и сейчас ничего не изменилось, если не стало хуже. Не раз убеждался в этом, когда нужна была врачебная помощь моим близким и знакомым, особенно в пожилом возрасте. Моей матери, которая жила в областном городе, не сделали операцию по замене тазобедренного сустава, и она, генетически расположенная к долгой старости, мучилась на костылях весь свой «заключительный цикл жизни». Сестре с подобным диагнозом повезло больше: после нескольких безуспешных попыток добиться помощи в своём городе и своей стране она оказалась за рубежом, в польской провинции (!), где эта проблема была успешно и своевременно решена. Моя жена с ее многолетним сложным диабетом 1-го типа выжила в период нашей периферийной российской жизни только благодаря молодости и природной рассудительности, но продлить уже немолодую часть своей жизни смогла в Петербурге, а уж спасти свои преклонные годы ей удалось только в Америке.

Да, в России жить надо долго, чтобы добиться признания, чтобы обрести в итоге какое-то удовлетворение, радость в старости, но при этом жить, конечно, предпочтительно в центре и непременно быть здоровым. Ну как тут не вспомнить старую шутку: «лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным».

Эта шутливо-ироническая фраза принадлежит русскому поэту, известному в свое время юмористу и сатирику, автору многих афоризмов Дону Аминадо (псевдоним Аминада Петровича Шполянского, 1888–1957), впервые она была опубликована в газете «Шанхайская Заря» (12 ноября 1931 г.). В записных книжках писателя Леонида Пантелеева отмечается как «афоризм Даниила Хармса» (1905–1942). Известный композитор, дирижёр, пианист, писатель Никита Владимирович Богословский (1913–2004) использовал