Из секретных документов матери она знала, что жизнь во Вселенной – явление отнюдь не редкое. Наоборот, Вселенная была полна жизни.

Насколько сильно эта жизнь изменила Вселенную?

Ян Дун с трудом поборола накатившую на нее волну ужаса.

Она знала, что теперь ей нет спасения. Ян Дун пыталась не думать ни о чем, погрузить свой разум во тьму пустоты, но не могла отделаться от одного упрямого вопроса:

А естественно ли мироздание?

Сегодня, привычно осмотрев пациентов и уже выходя из палаты, доктор Чжан оставил Юнь Тяньмину газету и сказал, что, раз уж тот так долго находится в больнице, ему нужно бы следить за мировыми событиями. В палате стоял телевизор, и поэтому слова врача удивили Юня. Может быть, он имел в виду что-то еще?

Тяньмин прочел газету и обнаружил, что таблоиды больше не забиты статьями о Трисолярисе и Обществе «Земля-Трисолярис» (ОЗТ). Журналисты стали писать и на другие темы, не имеющие отношения к кризису. Такова природа человека. Люди всегда предпочитали жить одним днем, и сегодняшние заботы оказались важнее событий, ожидаемых через четыре века.

Ничего удивительного. Он стал вспоминать, что происходило четыреста лет назад. Китаем тогда правила династия Мин. Юнь не помнил точной даты, но предположил, что Нурхаци[6] только что создал империю, которой суждено погубить миллионы человек и прийти на смену Мин. В Европе только что закончилось Средневековье. До паровой машины еще сто с лишним лет. До электричества – триста. Если бы кто-нибудь в то время стал волноваться, что произойдет через четыреста лет, над ним бы просто посмеялись. Переживать о будущем так же бессмысленно, как и горевать о прошлом.

Что же до самого Тяньмина, то, судя по ходу болезни, ему незачем беспокоиться даже о том, что случится в следующем году.

Но одна статья на первой странице привлекла его внимание:

Специальная сессия Третьего постоянного комитета при Всекитайском собрании народных представителей приняла закон об эвтаназии.

Статья озадачила Тяньмина. Специальную сессию созвали из-за Трисолярианского кризиса, а этот закон вряд ли имеет к нему какое-то отношение.

«Почему доктор Чжан хотел, чтобы я увидел эту статью?»

Он раскашлялся. Пришлось отложить газету и постараться заснуть.

На следующий день этот закон пару раз упомянули в выпусках телевизионных новостей и даже показали несколько интервью, но особого интереса у широкой публики он не вызвал.

Этой ночью Тяньмин спал плохо. Он кашлял, дышал с трудом, и его мутило после химиотерапии. Сосед по палате присел на край койки Тяньмина и держал ему кислородную маску. Фамилия соседа была Ли, и все звали его Лао Ли – «старина Ли».

Лао Ли оглянулся, убедился, что двое других пациентов в палате крепко спят, и затем сообщил:

– Тяньмин, я скоро уйду.

– Тебя выписывают?

– Нет. Воспользуюсь новым законом.

Тяньмин приподнялся в койке:

– Но почему? У тебя ведь такие заботливые, внимательные дети…

– Именно поэтому. Если я протяну еще дольше, им придется продать свои дома. Но чего ради? Ведь это не лечится. Я обязан позаботиться и о своих детях, и о своих внуках.

Лао Ли вздохнул, потрепал Тяньмина по руке и вернулся в свою койку.

Деревья за окном раскачивались под порывами ветра. Тяньмин смотрел на их тени, мечущиеся по занавескам, и постепенно уснул. Впервые с того дня, когда ему поставили диагноз, ему приснился умиротворяющий сон.

Он плыл по спокойному океану в маленьком бумажном кораблике без весел. С затянутого туманом темно-серого неба сеял прохладный дождик, но ни одна капля не долетала до поверхности воды – океан оставался гладким, словно зеркало. Куда ни посмотри, серая вода сливалась с серым небом. Ни горизонта, ни берега…

Наутро Тяньмин проснулся и удивился, почему он так был уверен во сне, что там всегда идет дождь, что океан остается гладким, а небо – темно-серым.

* * *

В госпитале все было готово к проведению процедуры, избранной Лао Ли.

Журналисты спорили между собой до хрипоты, пока не согласились использовать глагол «проводить». Другие варианты, такие как «привести в исполнение» или «осуществить», звучали неподобающе, а «завершить» намекало на неизбежность смерти – что, впрочем, было не совсем верно.

Доктор Чжан спросил Тяньмина, достаточно ли хорошо тот себя чувствует, чтобы присутствовать на церемонии эвтаназии Лао Ли. Врач поспешил добавить, что, поскольку это первый случай эвтаназии в городе, хотелось бы присутствия делегатов от различных заинтересованных групп, в том числе и кого-нибудь от других пациентов. И ничего иного он в виду не имел.

Тяньмин чувствовал, что за просьбой медика скрывается что-то еще, но доктор Чжан всегда хорошо заботился о своих пациентах, и поэтому Тяньмин согласился.

Позже он внезапно осознал, что имя и лицо доктора Чжана ему знакомы. А не встречались ли они раньше, до госпитализации? Он не мог вспомнить. Тяньмин не узнавал доктора раньше потому, что при встречах они обсуждали исключительно состояние Тяньмина и ход лечения. Работая, врач говорил в одной манере, а вне работы – совершенно в другой.

На процедуре не было никого из родственников Лао Ли. Он решил держать свое решение в секрете от них и попросил городских чиновников, а не больницу, сообщить семье, когда все будет кончено. Новый закон давал ему такие права.

Приехало много репортеров, но большинство из них внутрь не пустили. Комнату эвтаназии оборудовали в отделении «скорой помощи». В стене установили одностороннее зеркало; присутствующие могли наблюдать за процедурой, но пациент их не видел.

Тяньмин протолкался сквозь толпу к самому зеркалу. Как только он увидел обстановку в комнате эвтаназии, его охватили страх и отвращение. Тяньмина чуть не стошнило.

Тот, кому поручили обставить и украсить комнату, постарался на славу. Окна прикрывали новые, красивые занавески, в вазах стояли живые цветы, а на стенах висели многочисленные розовые бумажные сердечки. Но сотрудник, действовавший из самых лучших побуждений и пытавшийся смягчить предназначение палаты, достиг прямо противоположного эффекта. Омрачавшая помещение тень смерти странно смешалась с картиной праздника, как будто чью-то усыпальницу пытались приспособить под спальню новобрачных.

Лао Ли спокойно лежал на койке в середине комнаты. Тяньмин сообразил, что они так и не попрощались, и ему стало грустно. Два нотариуса возились с бумагами. Лао Ли их подписал, и нотариусы вышли.