Брат короля Младший Месье Филипп женственен настолько, что даже если бы не знала о его связи с нашим братцем, тоже Филиппом, герцогом де Невером, все равно заподозрила бы содомию. Мне все равно, пусть спит (или не спит) с кем угодно, хотя однополые браки для этих мест понятие неведомое. Но у всех поголовно мужчин наряды более женственные, чем у самих женщин.

У женщин главное – декольте (тут я могу дать фору всем остальным, вернее, не я, а Гортензия Манчини), то есть шея, плечи, грудь. Грудь круглый год видна в декольте почти полностью, от этого знобко, но дамы терпят. А еще руки, тут фору всем даст королева. У Анны Австрийской действительно очень красивые руки, за которыми Ее Величество ухаживает куда больше, чем за всем остальным, вместе взятым. Ходят слухи, что на ночь надевает тонкие перчатки, пропитанные маслами.

Что тут возразишь? Правильно делает.

На балах танцы начинает король, обычно он идет в первой паре с хозяйкой либо самой влиятельной дамой, а уж потом остальные. Иметь честь пройти в первой десятке – это блеск и надежда многих. Но если вечер вот такой – «семейный» – и Его Величества пока нет, можно потанцевать с тем, кто симпатичен или необходим в данный момент.

Я крутила головой, впитывая впечатления и пытаясь понять, кто есть кто. Казалось, все на одно лицо, да и лица терялись среди париков.

Мари, прикрыв нижнюю половину лица веером, прошептала:

– К нам приближается твой поклонник Карл Эммануил герцог Савойский. Не делай слишком больших авансов, дядюшка против этого романа, да и ты не слишком к нему расположена.

Я также прикрылась веером:

– Я ему ничего случайно не обещала?

Мария тихонько рассмеялась:

– Тебе лучше знать.

Я смотрела на длинноносого краснощекого молодого человека и судорожно пыталась вспомнить что-то о его персоне. Карл Эммануил Савойский как-то выпал из моего поля зрения в нормальном современном Париже. Как я буду общаться с ним здесь?

Выручила Мари: отвернувшись к герцогу вполоборота, она за веером (хвала веерам, подозреваю, что их придумали вовсе не из-за духоты, а ради возможности вот так укрыться от любопытных глаз) быстро давала мне наставления:

– За него в Турине правит мать – Кристина Французская, младшая сестра Людовика XIII, ты должна ее помнить.

Я не помнила, да и сейчас меня больше интересовал сынок. Мамаша далеко, а вот что я буду делать с этим краснощеким крепышом?

– Если хочешь стать герцогиней Савойской, то вперед, хотя Кристина Французская держит власть крепко, – успела усмехнуться Мари, уже протягивая руку для поцелуя.

Я не хотела, но не приветствовать герцога Савойского не могла. Карл принял мою руку как нечто бесценное:

– Мадам, я боялся не увидеть вас сегодня. Вы танцуете?

Выручила Мари, она заговорщически поведала моему поклоннику:

– Скажу по секрету: Гортензия подвернула ногу, потому сегодня постоит в сторонке.

Герцог выразил безграничное сожаление и уверенность, что мои страдания не продлятся долго. Я с ним согласилась, очень хотелось потанцевать, ведь в свой прошлый визит в Париж XVII века именно на балах я и не бывала, моя наставница Мари не позволила. Удалось, правда, блеснуть в салоне мадам Рамбуйе, но там без танцев, блеснула исключительно благодаря знанию произведений господина Шекспира.

В плотной толпе гостей легче затеряться, чем мы с Мари и воспользовались: она – чтобы дождаться появления короля, не привлекая к себе особого внимания, я – чтобы высмотреть Людовика де Меркера. Не могла же я уйти, не повидавшись с ним еще раз! Уверенности, что герцог будет на приеме, не было, но надежда была.

Я увидела Людовика де Меркера!

– Мари, смотри, герцог де Меркер?

Она насмешливо покосилась на меня:

– Ты еще на что-то надеешься?

– Нет, просто хочу посмотреть на него еще раз.

– Чтобы унести светлый образ с собой в будущее? Смотри, только недолго, приехала королева. Надеюсь, она не одна?

К величайшему сожалению Мари, Ее Величество прибыла без короля, у Его Величества оказался флюс, и он предпочел не пугать придворных распухшей щекой. Редкий случай, когда Мари, Месье и Великая Мадемуазель были солидарны в своих чувствах.

А мне наплевать, я осторожно следила взглядом за герцогом де Меркером. Только бы не ушел раньше времени, мне так хотелось поговорить с Людовиком, в последний раз услышать его волнующий голос… Но Мари уже тащила меня в сторону, да и сам герцог куда-то исчез.

Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы заметить неприязнь, которую питала королева к Месье, слишком эта неприязнь была откровенной. На вопрос почему Мари пожала плечами:

– У него дурной язык и неуместные шуточки. Умудрился пошутить, что видел, как Людовик появился из утробы Анны Австрийской, но не видел, как он туда попал. Шутка гуляла при дворе до тех пор, пока не родился Филипп. Остальные, может, и забыли, если бы об этой гадости не помнила сама королева. Она до сих пор сердита на все семейство Месье, потому что все помнят его грязную шутку, но Ее Величество думает, что все помнят просто потому, что помнят, и злится все сильней.

– Замкнутый круг…

– Для Месье и Мадемуазель это не круг, а петля. Кстати, она страстно желала выйти замуж за твоего Карла.

– Какого, у меня их трое?

– Английского.

Мне безразличен английский король в изгнании Карл (хотя он симпатичный), к тому же я завтра должна уйти, но после такого сообщения стала вдруг очень неприятна сама Великая Мадемуазель. Почему эта буйно активная толстуха считает себя вправе посягать на наших с Мари поклонников? Она – дочь Месье и богатенькой Монпансье? Это не все, нужно еще иметь голову на плечах, мозги в этой голове, внешность и приличные манеры.

Из всего перечисленного, на мой взгляд, у дочери Гастона Орлеанского не имелось ничего. Дородная тетка, годившаяся мне в мамаши (она старше Гортензии лет на девятнадцать), вела себя крайне самонадеянно и вульгарно, столь же вульгарно одета (обвешана драгоценностями от макушки до пят и разукрашена перьями куда больше, чем лошади парадной королевской кареты), а о ее уме я бы даже не взялась рассуждать, только крайне самонадеянная идиотка могла сначала приказать пушкам палить в сторону королевских войск, а потом мечтать о том, что король на ней женится. Вот и сейчас ей больше тридцати, но эта бой-баба все еще лелеет надежду понравиться кому-то живьем, а не деньгами.

– Почему она не дружит с остальными сестрами?

– Они ей сестры по отцу, Мадемуазель считает сводных сестер дурно воспитанными.

Я невольно фыркнула, поспешно спрятавшись за все тем же веером. Мари недовольно покосилась:

– Осторожней с веером. Ты выучила язык веера?

– Выучила, – вздохнула я, хотя это было не так. Надо и впрямь осторожно, не то можно невзначай объясниться в любви кому-нибудь вроде этого Месье, расхлебывай потом. Каждое движение веера, каждый жест означал что-то определенное, открыть-закрыть, прикоснуться закрытым веером к правой щеке или к левой, сделать отвращающий жест или, напротив, жест к себе… Нет, лучше его закрыть и забыть о существовании, а свои мысли держать при себе до возвращения домой. Не просто в наш дворец, а совсем домой.