не раз, решая, какую специальность выбрать. Он говорил о том, что женщине в СМЭ будет тяжело: ненормированный график, дежурства, невысокая зарплата – не женская работа. Меня это смутило: я всегда считала, что в современном мире не может быть деления на «женские» и «не женские» профессии. Вроде как справляешься – работай, и неважно, какого ты пола.

Домой я уезжала в смешанных чувствах. С одной стороны, экспертиза – моя бесконечная любовь, таких эмоций у меня не вызывала еще ни одна другая дисциплина. С другой, ежедневные встречи со смертью и насилием, безутешные родственники погибших и потерпевших, нестабильный график и «работа в полях».

Подавая документы в ординатуру, я до последней минуты разрывалась между судебно-медицинской экспертизой и психиатрией. Но выбор сделать пришлось. Это не был душевный порыв, это был брак по расчету, о котором я вскоре пожалела.

Глава 13

Выслушав мнения окружающих, я поступила на психиатрию. Став ординатором и начав уделять больше времени этой специальности, я в ней разочаровалась. На нашей кафедре не было той среды, энергии, динамики, что были в СМЭ. Зато были нудные лекции, которые к тому же мы слышали еще студентами; была практика, на которую смело можно было не ходить, ведь в отделении мы лишь мешались врачам; были пациенты, которым мы не могли помочь.

Правда, мне повезло больше, чем другим ординаторам: я сразу попала в хороший коллектив. Когда наступало время практики, заведующая забирала меня к себе и, надо отдать ей должное, несмотря на загруженность, всеми силами старалась меня заинтересовать, учила быть врачом.

К концу первого года ординатуры я приняла решение – бежать. Но была одна проблема.

В год моего поступления на психиатрию не выделили бюджетных мест – только целевые (и тех, к слову, всего четыре – нужно было еще сильно постараться занять одно из них) и платные. Я поступила на целевое. Теперь предстояло как-то разорвать трехсторонний договор между Минздравом, больницей и мной.

Параллельно я подала документы и прошла в СМЭ, да вот только психиатрия никак не хотела меня отпускать. Минздрав тянул время, в больнице уговаривали остаться, а сумма, которую мне предстояло найти и выплатить в кратчайшие сроки, подбиралась к полумиллиону. Сколько слез было пролито – не описать. Тогда я еще не была такой настырной и упрямой, как сейчас, и под давлением просто сломалась, опустила руки и оставила попытки сменить специальность.

Глава 14

Ординатура предоставила мне замечательную возможность «осмотреться» длиною в два года. Из медвуза мы выходим с записью в дипломе «врач-лечебник» или «врач-терапевт участковый». Она позволяет выпускнику работать врачом только в поликлинике и только на должности участкового терапевта. Туда я и пошла.

Устроилась в обычную поликлинику нашего города. Невзрачную, давно не знавшую ремонта, с нехваткой кабинетов и кадров. Работа оказалась мне вполне по силам, можно сказать, даже нравилась. До определенного момента.

Мой первый вызов. Дверь открыл раздраженный супруг пациентки:

– Ну что вы так долго?! – и, будто стушевавшись, добавил: – Проходите сюда.

Он провел меня в комнату, где на кровати лежала женщина с подвязанной над головой рукой. Она тоже говорила со мной с раздражением, то плакала, то нервно повышала голос. Ко мне отнеслись с большим недоверием и даже агрессией, но злоба была направлена не на меня, а скорее сквозь меня, во Вселенную, от бессилия.

Я спокойно осмотрела пациентку и прочла ее карту: рак молочной железы справа, III стадия. Требуются препараты, прохождение врачебной комисии, пересмотр группы инвалидности. Рука подвязана, потому что иначе начинается лимфостаз[20], и она сильно отекает. Я пообещала помочь и попросила мужа пациентки подойти ко мне на следующий день до начала приема, взяв с собой имеющиеся обследования.

Мужчина пришел вовремя. Я записала его жену в очередь к необходимым для МСЭ[21] специалистам и на взятие анализов на дому, выписала препараты. У начмеда[22] выбила им талон на обследование в краевую больницу «на пораньше». Мужчина с большим недоверием отнесся к такой активности с моей стороны, но поблагодарил. С этой парой мы еще неоднократно встречались за время моей работы. Супруги, увидев, что мне не плевать на них и что я действительно пытаюсь помочь, изменились до неузнаваемости: оба стали очень доброжелательно говорить со мной, мужчина даже изредка улыбался. Но это хорошая история. Старания терапевта были вознаграждены человеческим отношением.

Бывают и плохие истории. Один из пациентов, пинком открыв дверь, заявился после окончания приема и потребовал, чтобы я выписала ему наркотические препараты.

Показаний у него, разумеется, никаких не было. Листы из карточки выдраны (видимо, другие врачи выписывали, что он просил, и мужчина шел к следующим). Услышав мой отказ, он начал кричать, размахивать руками, снимать меня и медсестру на камеру.

Другой пациент поход к терапевту начинал с возмущений и жалоб в кабинете главврача, что его до сих пор не принял пульмонолог (он был на очереди, не в моих силах заставить пульмонолога принимать быстрее или работать больше).

Была женщина, закатывавшая истерики на тему «Ты на врача не похожа!», «Ты меня не тем лечишь!», «Ты на меня исподлобья смотришь?!» – да-да, именно на «ты». Просто потому что. И еще множество других «благодарных» больных.

Я возвращалась домой поздно вечером, когда мой маленький сын уже готовился ко сну, а у меня попросту не оставалось сил – ни физических, ни душевных. Каждый день я бегала по всему району на вызовы, притом зачастую бесполезные: «а выпиши мне таблетки», «а у меня тут заболело месяц назад», «ну, я одна живу, ко мне, кроме вас, никто не ходит». Затем я вела прием и до вечера выслушивала от людей, которым искренне старалась помочь, какая я дура. Меня хватило на семь месяцев. Я выгорела и больше не могла работать терапевтом.

Тогда я решила повнимательнее присмотреться к той специальности, которую выбрала.

Глава 15

Первый год обучения в ординатуре подходил к концу.

Я устроилась медсестрой в то отделение, где и училась, чтобы «прочувствовать» специальность. Теоретическая база, которую нам давали в университете, была полезной, но когда я вживую увидела все то, о чем нам рассказывали на лекциях, поверьте, мало мне не показалось. Например, до работы в отделении, я никогда не видела эпилептический приступ.

Это было рядовое дежурство. Пациентов много, работы тоже, назначения меняются, кто-то поступает, кто-то выписывается – отделение временами напоминает муравейник. Заострять внимание на каждом пациенте не выходит, сколько ни старайся.

Но в тот раз