крестника и повернулась лицом к камере, которую держал покрасневший дядя Илсы. За островком, на котором стоял крестильный торт, было много толкотни и перестановок, телефоны с камерами были подняты высоко. Подвыпившая мать Илсы больно наступила Робин на ногу и вместо нее извинилась перед Страйком. Спящий ребенок оказался на удивление тяжелым.

— Сыр! — проревел дядя Илсы.

— Тебе идет! — окликнул ее Мерфи, поднимая тост за Робин.

Краем глаза Робин увидела вспышку шокирующего розового цвета: Бижу Уоткинс нашла путь к Страйку с другой стороны. Несколько раз срабатывала вспышка, младенец на руках Робин пошевелился, но продолжил спать, и момент был запечатлен для потомков: затуманенная улыбка гордой бабушки, встревоженное выражение лица Илсы, свет, отражающийся в очках Ника, отчего он выглядел немного зловещим, и слегка натянутые улыбки на лицах обоих крестных родителей, которые были прижаты друг к другу за голубым плюшевым мишкой из глазури, Страйк размышлял о том, что только что сказал Мерфи, а Робин заметила, как Бижу прильнула к ее напарнику-детективу, стремясь попасть в кадр.

Глава 3

Быть осмотрительным и не забывать о доспехах — вот

правильный путь к безопасности.

И-Цзин или Книга Перемен

Страйк вернулся в свою мансардную квартиру на Денмарк-стрит в восемь вечера, с ощущением газов, которое всегда вызывало у него шампанское, и чувствуя себя смутно подавленным. Раньше он обычно брал еду на вынос по дороге домой, но, выписавшись из больницы после трехнедельного пребывания в прошлом году, он получил строгие инструкции по снижению веса, физиотерапии и отказу от курения. Впервые с тех пор, как ему оторвало ногу в Афганистане, он сделал так, как приказали врачи.

Теперь без особого энтузиазма он выложил овощи в недавно купленную пароварку, достал из холодильника филе лосося и отмерил немного цельнозернового риса, все время стараясь не думать о Робин Эллакотт и преуспевал лишь постольку, поскольку осознавал, как трудно не думать о Робин Эллакотт. Возможно, он покинул больницу со многими хорошими решениями, но он также был обременен неразрешимой проблемой, которую нельзя было решить изменением образа жизни: проблемой, которая, по правде говоря, мучила его гораздо дольше, чем он хотел признать, но с которой он в конце концов столкнулся только тогда, когда лежал на больничной койке, наблюдая, как Робин уходит на свое первое свидание с Мерфи.

Уже несколько лет он твердил себе, что роман с напарницей-детективом не стоит того, чтобы рисковать ради него самой важной дружбой или ставить под угрозу бизнес, который они построили вместе. Если и были трудности и лишения, связанные с жизнью в полном одиночестве в маленькой мансарде над своим офисом, Страйк считал их достойной платой за независимость и покой после бесконечных бурь и душевной боли его долгих отношений с Шарлоттой. Тем не менее шок от известия о том, что Робин направляется на свидание с Райаном Мерфи, заставил Страйка признать, что влечение, которое он испытывал к Робин с того момента, как она впервые сняла пальто в его офисе, медленно мутировало против его воли во что-то другое, чему он в конце концов был вынужден дать название. Любовь пришла в форме, которую он не распознал, и, несомненно, именно поэтому он слишком поздно осознал опасность, чтобы предотвратить ее.

Впервые с тех пор, как он встретил Робин, Страйк не испытывал никакого интереса к случайным сексуальным отношениям, которые могли бы отвлечь его от неудобных чувств к партнерше и сублимировать их. Последний раз, когда он искал утешения с другой женщиной, пусть и красивой, закончился проколом ноги шпилькой и ощущением мрачной бесполезности. Он до сих пор не знал, будет ли в случае прекращения отношений Робин с Мерфи, на что он очень надеялся, затевать разговор, которому он раньше всячески сопротивлялся, с целью выяснения истинных чувств Робин. Возражения против романа с ней остались. С другой стороны (“Тебе идет!” — сказал этот урод Мерфи, увидев Робин с ребенком на руках), он опасался, что деловое партнерство может распасться в любом случае, потому что Робин решит, что брак и дети привлекательнее карьеры детектива. И вот Корморан Страйк, похудевший, подтянутый, с более чистыми легкими, стоял один на чердаке, сердито тыкал деревянной ложкой в брокколи и думал о том, как бы не думать о Робин Эллакотт.

Звонок его мобильного стал долгожданным отвлечением. — Сняв с огня лосося, рис и овощи, он ответил.

— Все норм, Бунзен? — спросил знакомый голос.

— Штырь, — сказал Страйк. — Как дела?

Звонивший по телефону был его старым другом, хотя Страйку было трудно вспомнить его настоящее имя. Мать Страйка, Леда, соскребла с улицы безродного и неисправимо преступного шестнадцатилетнего Штыря после того, как его порезали, и привела домой, в их сквот. Впоследствии Штырь стал чем-то вроде сводного брата Страйка и, вероятно, был единственным человеком, который никогда не видел никаких недостатков в неизлечимо взбалмошной, гоняющейся за новизной Леде.

— Нужна помощь, — сказал Штырь.

— Говори, — сказал Страйк.

— Нужно найти чувака.

— Зачем? — спросил Страйк.

— Нет, это не то, что ты думаешь, — сказал Штырь. — Я не собираюсь связываться с ним.

— Хорошо, — сказал Страйк, затягиваясь вейпом, который продолжал снабжать его никотином. — Кто он такой?

— Отец Энджел.

— Чей отец?

— Энджел, — сказал Штырь, — моя падчерица.

— О, — удивился Страйк. — Ты женился?

— Нет, — нетерпеливо сказал Штырь, — но я живу с ее мамой, врубился?

— Что это, алименты?

— Нет, — сказал Штырь. — Мы только что узнали, что у Энджел лейкемия.

— Дерьмо, — сказал пораженный Страйк. — Мне жаль.

— И она хочет увидеть своего настоящего отца, а мы понятия не имеем, где он. Он — дрянь, — сказал Штырь, — только не моего сорта.

Страйк это понимал, поскольку связи Штыря в криминальном мире Лондона были обширны, и он мог бы с легкостью найти профессионального афериста.

— Хорошо, назови мне имя и дату рождения, — сказал Страйк, потянувшись за ручкой и блокнотом. Штырь так и сделал, затем спросил:

— Сколько?

— Будешь должен, — сказал Страйк.

— Серьезно? — удивился Штырь. — Тогда хорошо. Давай, Бунзен.

Всегда не терпящий ненужных телефонных разговоров, Штырь повесил трубку, и Страйк вернулся к своим брокколи и лососю, сожалея о больном ребенке, которая хотела увидеть своего отца, но, тем не менее, размышляя о том, что было бы полезно иметь в должниках Штыря. Небольшие наводки и обрывки информации, которые Страйк получал от своего старого друга и которые иногда бывали полезны, когда Страйку нужна была приманка для связи с полицией, резко возросли в цене по мере того, как агентство Страйка становилось все более успешным.

Приготовив еду, Страйк отнес свою тарелку к маленькому