Освальд вырвался из ее хватки и дал ей пощечину.

Женевьева пришла в себя и видела лишь его ясные глаза во тьме. Он поцеловал ее в щеку и отошел. Жажда может подождать.

Освальд подходил к каждому по очереди и успокаивал их. Последней была Эржбет. Она забилась в уголок коридора и отказывалась выходить, несмотря на уговоры, размахивая ножом. Освальд перехватил ее руку и отнял нож. «Эта женщина безумна, – поняла Женевьева, – и уже давно».

Эржбет выползла из своего убежища, когда Освальд заговорил с ней, негромко и успокаивающе. Она уцепилась за принца, как цепляется испуганный ребенок за мать, видя в кукольном театре сцену с королем демонов. Освальд оторвал танцовщицу-убийцу от своего плеча и передал ее Руди. Присмиревший, неожиданно посерьезневший разбойник обнял ее – были ли они любовниками, Женевьева не знала, – и Эржбет прижалась к его боку. Женевьева чувствовала, что Вейдт собирался было отпустить замечание о новой обузе, но промолчал. Молодец.

Огонь догорал. Они пошли дальше.

От Эржбет теперь толку никакого. И Вейдт – видавший виды отчаянный Вейдт – был плох. Во время схватки с горгульями он был ранен. Всего лишь царапина на лице, еще один шрам в дополнение ко многим прежним, она продолжала непрерывно кровоточить, и Вейдт сильно побледнел. Он теперь двигался медленно, отставая от остальных. Острота зрения исчезла, и он слишком часто натыкался на стены.

Женевьева услышала лязг и обернулась. Вейдт уронил свой трехжильный арбалет, стреляющий дротиками пистолет и поясной ремень с мечом. Он с трудом плелся, волоча их за собой, как узник – свои цепи с прикованным к ним ядром.

Это было немыслимо. Вейдт никогда не стал бы тащить свое обожаемое оружие по грязи.

Менеш, которому досталось столько обид от охотника за вознаграждениями, подошел к нему и подставил плечо. Вейдт протянул было руку, но промахнулся и неловко навалился на стену. Он сполз по ней и, задыхаясь, затих у ног Освальда. Лицо Вейдта стало пепельно-серым, изо рта потекла слюна, когда он забился в конвульсиях. Гном удерживал его.

– Он не может идти дальше, ваше высочество.

Освальд подобрал пистолет Вейдта. Это была отличная вещица, оружие, приводимое в действие взводом пружины, способное пробить шестидюймовым гвоздем дубовую дверь. Принц проверил, не попала ли в него грязь, и смахнул со ствола клочок паутины. Он вложил оружие в руку Вейдта и сжал ее. Охотник за наградами перестал биться в судорогах.

– Оставим его здесь, – сказал Освальд. – Мы вернемся этим путем.

Вейдт кивнул и приподнял ослабевшую руку в знак приветствия. «Он неправильно держит пистолет, – поняла Женевьева. – Его палец не на спусковой скобе. Если ему не помочь, к рассвету он будет мертв. Но к рассвету все они, возможно, будут мертвы».

Менеш вынул из кармана камушек и подал Вейдту. Охотник за вознаграждениями попытался было поднять его с колена, но тот так и остался лежать там. На округлом обломке камня было выбито грубое изображение кирки.

– Это знак Грюнгни, бога копей у гномов. Удачи.

Вейдт кивнул. Руди, проходя, хлопнул его по плечу.

Эржбет мазнула юбками по его ногам. Освальд отсалютовал ему.

Женевьева взглянула ему в глаза и увидела в них его будущее.

– Скажите, госпожа... Дьедонне, – выдохнул Вейдт, каждое слово давалось ему с трудом. – Каково... это – быть... мертвым?..

Она отвернулась и поспешила за остальными.

Следующим стал Руди, он пал жертвой простенького механического устройства, на взгляд Женевьевы, недостойного Великого Чародея. Всего лишь качающаяся каменная плита пола, с системой блоков и противовесов, со смазанными шарнирами и тремя твердыми, как железо, кусками дерева, весом и длиной с крупного человека. Они вылетели из стены. Два – один на высоте груди, другой на уровне коленей – перед Руди, последний – между ними – сзади. Они сошлись, словно пальцы трехпалой руки, и разбойник повис, зажатый между ними. Слышно было, как хрустят его кости.

Он висел в деревянном кулаке, истекая кровью и бормоча проклятия. Потом деревянные пальцы исчезли так же внезапно, как появились, и он бесформенной грудой упал на пол.

Освальд воткнул меч в стену, чтобы пальцы не смогли снова выдвинуться, и подбежал к Руди. Все было хуже, чем ожидала Женевьева. Он был все еще жив. Стоило ему двинуться, его раздробленные кости внутри превратились бы в сотни ножей.

– Один за другим, – выговорил он. – Этот дьявол умен, мой принц. Вы должны оставить старика Руди, как оставили Вейдта. Возвращайтесь, если сможете...

На руках принца была кровь. Эржбет стояла возле разбойника на коленях, ощупывая его раны, пытаясь отыскать места переломов.

– Останься с ним, – сказал ей Освальд. – Будь настороже.

Итак, всего лишь трое дошли до сердца Дракенфелса.

Это был тронный зал короля Тьмы. Остальная крепость, едва освещенная, казалась пришедшей в упадок, но здесь было безукоризненно чисто и светло от изукрашенных драгоценными камнями канделябров. Обстановка казалась нарочито роскошной. Золото сверкало изо всех углов. И серебро. Женевьева содрогнулась, оказавшись рядом с таким количеством серебра. На стенах висели прекрасные картины. Руди рыдал бы, увидев столько добычи в одном месте. Пробили часы, отсчитывая непонятное время, их единственная стрелка двигалась по странному циферблату. В клетке чистила перья гарпия, удаляя остатки трапезы с покрытой оперением груди. Сердце Женевьевы колотилось так, как не делало этого с тех пор, когда она была по-настоящему живой.

Освальд и Женевьева, осторожно ступая по пышным коврам, обошли зал.

– Он здесь, – сказал принц.

– Да, я тоже это чувствую.

Менеш держался возле стен, тыча ножом в гобелены.

Одна стена представляла собой окно от пола до потолка, забранное цветным стеклом. Отсюда Великий Чародей мог смотреть со своей горы вниз, на Рейксвальд. Он мог видеть даже Альтдорф и следить за сверкающей лентой реки Рейк, бегущей через леса. Цветным стеклом было выложено гигантское изображение Кхорна, Кровавого бога, восседающего на груде человеческих костей. Похолодев, Женевьева поняла, что Дракенфелс не столько поклонялся Кхорну, сколько считал его дилетантом в злых делах. Хаос такой недисциплинированный... Дракенфелс никогда ничего не делал без цели. Там были и другие боги, другие святыни. Кхаин, бог убийства, удостоился скромного склепа. А Нургл, повелитель чумы и разложения, получил отвратительную груду изуродованных останков. Из нее торчала голова Сиура Йехана с выклеванными глазами.

Освальд содрогнулся, увидев обесчещенные останки своего наставника, и смех раскатился по тронному залу.

Шесть столетий назад Женевьева уже слышала этот смех, стоя среди толпы обитателей Парравона, когда убийцу Правящего Дома демоны подняли в воздух и его потроха полетели на горожан. Смех каким-то образом усиливался металлической маской, из-под которой звучал. В этом смехе Женевьева слышала вопли проклятых и умирающих, журчание потоков крови, хруст миллионов ломаемых хребтов, падение дюжин городов, мольбы терзаемых детей, блеяние убиваемых животных.