Нюра сидит за кухонным столом и смотрит. Снизу вверх.

— Верь. Тогда остальным будет проще поверить.

— Они и так все верят. И тётя Зоя тоже. Она больше не приходит… Ты извини… Я не могу тебя ничем накормить… Я не умею готовить…

Два шага к окну: двор. Солнце. Жара.

— Не переживай. Кое-что ты делать умеешь. Одежду мою постирала. Видишь, какая ты умница…

На её лице робкая улыбка:

— Ну это просто.

— Не так уж и просто. А готовить я и сам могу.

Два шага от окна: полки с посудой. Кастрюли. Сковорода. Тарелки. Дверца шкафа: картофель, мука, соль.

— Ты пробовала когда-нибудь суп-пюре из мидий?

— Нет.

— Лазанью с морскими гребешками и креветками?

— Нет… а что это?

— Я угощу тебя. Сегодня.

— Я не знаю, где всё это взять…

— Я знаю. Здесь есть где-нибудь супермаркет?

Пожимание плечами.

— Большой магазин?

Пожимание плечами:

— Извини, не знаю…

— Зачем ты так часто извиняешься. Не нужно. Мне тебя не в чем винить.

Робкая улыбка:

— Я не знаю, где большой магазин…

— Ничего. Я сам найду. Узнаю по телефону в справочной.

— У меня нет телефона.

— На улице есть. Пойду прямо сейчас. Прогуляюсь.

Рубашка и штаны пахнут дешёвым стиральным порошком. Но… они чистые. Нюра чуть краснеет:

— У тебя верхняя пуговица оторвалась… Но я не умею пришивать…

— Ничего. Всё равно жарко.

Носки. Пыльные кроссовки. Пояс-сумка. Недавно всё это принадлежало ремонтнику железнодорожных путей. Теперь не принадлежит.

Нюра провожает до дверей. Протягивает руку:

— Вот… Возьми… Это моя пенсия…

— Мне не нужны деньги.

Нерешительно опускает зажатые в кулаке купюры.

— Я же угощаю… Ты шоколад любишь?

Кивает.

— Я принесу самый лучший.

Поворот ключа в замке.

— Я скоро буду.

— Ты на самом деле с Севера?

Нюра моет посуду. Тарелки одна за одной выстраиваются на сушилке, роняя немногочисленные капли.

— Лазанья понравилась?

— Очень вкусно… Спасибо… Не хочешь говорить, да?

Кап-кап-кап-кап

— Скажем так: я издалека.

Последняя тарелка занимает своё место в строю. Чиркает спичка. Через время начинает шёпотом ворчать чайник.

— Можно ещё вопрос?

— Можно. Даже не один.

В двух чашках пакетики с чаем ждут кипятка. Нюра присаживается на краешек стула по ту сторону стола. Какое-то время молчит. Потом:

— У тебя шрамы на груди и на спине. Откуда?

Чайник выражает своё недовольство чуть громче.

— Меня хотели убить. Далеко отсюда, в большом городе. Убили, но не до конца. А моих друзей смогли.

Чайник начинает свистеть. Нюра встаёт, разливает кипяток по чашкам. Бросает в каждую по два кубика рафинада. Стоя спиной, спрашивает:

— За что?

— Думаю за то, что мы умели делать.

Нюра ставит чашки на стол. Снова занимает своё место напротив.

— А что вы умели делать?

Краткое молчание.

— Возьми свою чашку, Анна.

Взяла.

— Размешай сахар.

Размешала.

— Сколько кубиков ты положила?

— Два.

— Попробуй свой чай.

Отхлебнула.

— Ну?

Ещё раз отхлебнула:

— Он не сладкий…

Краткое молчание.

— А теперь помешай ложкой по часовой стрелке.

Ложка, стукаясь о стенки, совершила пять полных оборотов.

— Пробуй свой чай.

Попробовала.

— А сейчас?

— Сладкий. Очень.

— Теперь против часовой.

Ложка совершает обратное путешествие: пять, четыре, три, два, один.

— Пробуй.

Осторожно отхлебнула.

Смотрит, не мигая, с противоположного края.

— За это тебя хотели убить?

— Что с твоим чаем?

— Он солёный…

Отодвинула чашку от себя. Так ни разу и не мигнула.

— Это мелочь. Как бы фокус. Как бы. Не бойся. Пей свой чай. Он нормальный.

— Я лучше шоколад поем…

Шуршит обёртка. Хрустит на зубах шоколад. Потом:

— Все твои друзья так умели?

— Они много чего умели. Я же говорю — это мелочь. Фокус. Как бы фокус… У каждого был свой талант. Один из них, когда ему было двенадцать лет, сбил на спор «Челленджер»… Такой летательный аппарат… Это было давно… Его звали Аэро.

— А твой талант в чём?

Молчание. Тарелки уже почти перестали ронять капли.

— В том, чтобы не смеяться попусту. Иначе может кое-что произойти.

— Ты даже улыбаешься редко.

— Стараюсь.

Молчание. Невидимое золото.

— А зачем ты приехал сюда?

— Искал.

— Кого?

— Оставшихся.

— А они здесь? В этом городе?

— Я на это надеялся. Но их здесь нет.

Их нет нигде.

Ни в одном из городов.

Ни по одному из телефонных номеров, сохранившихся в потрёпанном блокноте памяти.

Все названия и цифры вычеркнуты. Замазаны чернилами.

— Что ты будешь делать теперь?

Та, которая называла себя Скво, однажды сказала: если у тебя вдруг вырастет третье ухо на голове — есть несколько путей.

Первый — сразу ампутировать это ухо, пока никто его не увидел. И никогда не узнать, зачем оно выросло и почему.

Второй — оставить всё как есть и до конца жизни торчать в цирке, ужасая или веселя публику.

Третий — создать свой цирк. Где все продолжают жить, не замечая, что огромной толпой бродят по кругу. По арене в лучах прожекторов. А во тьме, на зрительских местах, — ты.

Не торопись отрезать третье ухо. Вдруг оно не лишнее? Вдруг услышишь им то, что никто никогда не слышал?